Трое на один стул

– Возможно, никакой, мадам. Но все мы детективы и привыкли считать себя наделенными исключительной проницательностью, так почему бы нам сейчас не применить ее на практике, поскольку иначе нам остается только сидеть без дела и надеяться, что мистера Грума либо осенит, либо ему повезет. Вы хотя бы сравнивали, кому что известно?

Ответом ему было три «нет» и две качнувшиеся головы.

– Так пора это сделать. Вы даже не знаете, можно ли исключить кого-то из числа подозреваемых. Допустим, убийство совершил один из нас. Вам известно, в каких временны́х рамках это случилось? Нет, не известно. По-видимому, вас еще не удостоили чести ознакомиться с историей мистера Хайата. Убийство произошло между половиной десятого, когда мистер Хайат оставил Донахью одного в комнате, и десятью часами, когда прибыли мы с мистером Гудвином. Мы по-прежнему будем считать, что убил Донахью кто-то из нас, по крайней мере до тех пор, пока не найдем оснований отказаться от этого допущения. Следовательно, если кто-то из вас докажет, что прибыл в комнату сорок два до половины десятого и не покидал ее, то такой человек будет вне подозрений. Итак, кто может это доказать?

– Я не могу, – сразу сказала Дол Боннер. – Мы с мисс Кольт оказались в той комнате первыми, и было это без двадцати десять. Примерно пять минут спустя пришел мистер Айд, и еще через четыре или пять минут – мистер Амсель. Следующим был мистер Керр, а вы с мистером Гудвином появились последними, почти ровно в десять. Когда вас вызвали первыми, я возмутилась, ведь мы пришли раньше всех и, значит, были первыми в очереди.

– Итак, никто из числа подозреваемых не выбыл. Когда я сказал, что время убийство ограничено девятью тридцатью и десятью часами, то закрыл глаза на возможность того, то Донахью был убит мистером Гудвином и мисс Кольт, когда они выходили за кофе, ведь один из них или оба по пути могли зайти в комнату сорок два и убить его. Кто-нибудь хочет подробнее остановиться на этой версии?

Салли Кольт начала хихикать. Это серьезный недостаток, но я не стал судить девушку слишком строго, потому что она, должно быть, впервые столкнулась с убийством так близко и, естественно, была натянута как струна. Я бросился ей на выручку:

– Можете вычеркнуть этот вариант. Я не убивал, она не убивала, и мы не убивали.

– Мисс Кольт?

– Не говорите глупостей! – Ее голос был громче, чем необходимо, и она понизила его. – Нет. Мистер Гудвин прав.

– Хорошо. Он часто бывает прав. – Вулф поерзал в кресле. Его мягкое место сегодня намучилось с шести утра. – Вероятно, полиция придерживается той версии, что один из нас, проходя по коридору на пути в комнату сорок два, заметил Донахью, который мог, например, открыть дверь, чтобы выглянуть в коридор, и затем прикончил его. И тут мы с вами подходим к самому сложному. Убийца не располагал временем для сколько-нибудь продолжительной беседы с Донахью, если только он не вошел в здание гораздо раньше, чем появился в комнате сорок два, но в таком случае полиция быстро обнаружит это и изобличит убийцу и без нашей помощи. Суть в том, что, по всей вероятности, убийце достаточно было просто увидеть Донахью в здании, чтобы решиться немедленно лишить его жизни. У кого-нибудь из вас были с Донахью подобные отношения? Я с полной откровенностью рассказал обо всем, что связывало меня с тем человеком. А вы с ним имели дело?

– Я имела, – сказала Дол Боннер.

– Вы, мисс Боннер? Можно поподробнее, пожалуйста?

– Конечно. Я рассказала полиции, могу рассказать и вам. – В ее тоне слышалось презрение, но то ли по отношению к Вулфу, то ли к остальным сыщикам, сказать было невозможно. – Но сначала я добавлю то, о чем умолчала сначала, хотя это случилось непреднамеренно. Когда мы с мисс Кольт поднялись на третий этаж того здания, то я отправилась в туалет, а мисс Кольт сразу пошла в комнату сорок два. Я присоединилась к ней там, когда было без двадцати минут десять. Полиция тоже знает об этом, конечно же. Также я слышала, как один полицейский говорил другому человеку – думаю, это был окружной прокурор, – что все детективы узнали убитого.

– Вот как? – Вулф уже почти не хмурился. – Все мы?