Трое на один стул

– Более чем, – с чувством произнес Келефи. – Мистер Феррис будет счастлив. Ну а мне просто не хватает слов, чтобы в полном объеме выразить свою признательность, но я надеюсь, что вы примете от меня вот этот небольшой сувенир. – Он поднял левую руку и стал стягивать перстень с изумрудом. Перстень сидел крепко, но после нескольких рывков и вращений поддался. Посол потер его о рукав пиджака и обратился к жене: – Мне кажется, дорогая, будет уместнее, если ты сама вручишь перстень мистеру Вулфу. Ты хотела поблагодарить его вместе со мной, а это – символ нашей благодарности. Пожалуйста, попроси его принять перстень.

Она как будто замялась на секунду, и я предположил, уж не полюбилась ли ей моя идея с сережкой и не жалко ли ей расставаться с ней. Потом она, глядя в сторону, взяла у мужа перстень и протянула его Вулфу.

– Я прошу вас принять это, – произнесла она так тихо, что я едва расслышал. – В знак нашей благодарности.

Вулф не мялся. Он взял перстень, посмотрел на него и зажал в руке. Я ожидал, что он разразится очередной тирадой, выдаст что-нибудь особенно цветистое, но он в который раз удивил меня, что не удивительно.

– Это совершенно излишне, мадам, – сказал он Адрии Келефи и перевел взгляд на посла. – Совершенно излишне, сэр.

Келефи уже стоял. Он улыбался:

– В противном случае нам не доставило бы это такого удовольствия. Я должен идти и сообщить обо всем мистеру Феррису. Еще раз спасибо, мистер Вулф. Пойдем, дорогая.

Я поднялся и открыл им дверь. Они прошли мимо, одарив меня дружелюбными улыбками, но не изумрудами. Закрыв за ними дверь, я вернулся к Вулфу. Его кресло стояло довольно далеко от окон, и к тому же дневной свет уже начал угасать, поэтому он включил настольную лампу и любовался под ней перстнем. Я тоже им полюбовался. Размером он был с лесной орех.

– Возможно, мое честное слово не столь ценно, как ваше, – сказал я, – но оно тоже чего-то да стоит. Давайте так: вы носите его с понедельника по пятницу, а я в субботу и воскресенье.

Он фыркнул:

– Ты ведь привез с собой свой рабочий чемоданчик, так?

– Да. В нем мой пистолет.

– Мне нужна самая сильная лупа, пожалуйста.

Я дошел до своей комнаты, достал из чемоданчика лупу и вернулся. С ее помощью Вулф теперь уже как следует рассмотрел изумруд и потом отдал его мне. Тем самым, казалось, он признавал мои права на камень, поэтому я изучил зеленый символ признательности спереди, сзади и с боков.

– Я не эксперт, – сказал я, возвращая перстень Вулфу, – и возможно, то мелкое коричневатое пятнышко около центра делает его особенно редким и красивым, но на вашем месте я бы вернул перстень послу и попросил бы взамен хороший чистый камень вроде того, что я не так давно видел в витрине «Вулворта».

Никакой реакции. Я ушел к себе, чтобы убрать лупу на место. Если я все еще надеюсь убедить Вулфа принять предложение Брагана, то пора было действовать, поскольку времени оставалось совсем немного. Мой первый залп уже был наготове, когда я вновь я вернулся в его комнату, но, сделав пару шагов к его креслу, остановился как вкопанный. Вулф откинулся на спинку кресла с закрытыми глазами и шевелил губами: вытягивал их трубочкой, потом втягивал обратно, вытягивал, втягивал, вытягивал, втягивал…

Я стоял и смотрел на него. Вулф делал так только тогда, когда его мозг работал на полную катушку, когда все его колесики вращались и напрягались все извилины. А сейчас что это было? О чем он мог думать? Подозревать Вулфа в притворстве я не мог, так как это был единственный феномен, который он на моей памяти ни разу не имитировал. Когда у него закрыты глаза, а губы так шевелятся, он по-настоящему работает, и работает изо всех сил. Но над чем? Клиента нет, улик нет, никаких стимулов, кроме желания сесть в машину и поехать домой. Однако у нас существовало непреложное правило: когда бы на него ни снизошло это состояние, отвлекать его нельзя было ни при каких условиях, поэтому я подошел к окну и стал смотреть, что происходит снаружи. Патрульный по-прежнему стоял на своем посту, спиной ко мне. Солнце опустилось за деревья, а может даже уже за горизонт, начинались сумерки. Если смотреть в одну точку, то не заметно, как уходит свет, но если сначала посмотреть тридцать секунд в одну точку, а потом еще тридцать секунд в другую и снова вернуться взглядом в первую, тогда становилось заметно. Я научился этому в Огайо, примерно в то же время, когда поймал свою первую рыбешку.

Голос Вулфа заставил меня повернуться.

– Который час?

Я глянул на запястье:

– Без двадцати минут восемь.

Он выпрямился и открыл глаза:

– Мне нужно позвонить. Где это?

– Телефон есть в большой комнате, вы его видели. Должны быть и параллельные аппараты. В комнате Брагана наверняка есть, только я ни одного не видел. Судя по всему, телефонные звонки не запрещены, но их отслеживают. В большой комнате сидит коп, хотя, думаю, этим дело не ограничивается. Готов поспорить, что линию прослушивают.

– Я должен сделать один звонок. Это важно. – Он уперся ладонями в подлокотники и поднялся. – Какой домашний номер у Натаниэля Паркера?