Трое из Кайнар-булака

Когда речь идет о любви ближнего, люди — эгоисты. И тога не был исключением. Ему было грустно оттого, что Сиддык вырос и что теперь привязанность к деду ослабла, уступила место просто почтению и послушанию. Но что делать? Так было и сто, и тысячу лет назад. Так будет и через тысячу лет. Сыновья и внуки мужают и, как птенцы орлов, научившиеся летать, стремятся парить у самого солнца. Хорошо, что Саодат мала еще, думал он. Возьмешь ее с собой и долгой ночью не чувствуешь себя одиноким. Но ведь и она растет… Тога не думал о том времени, когда внучка станет взрослой, он страшился его. Иногда он успокаивал себя тем, что, мол, пока Саодат вырастет, может, Азраил и за ним придет, ведь не вечный все же?! Но такая мысль у мусульман считается крамольной, и тога стал просить аллаха простить его дерзость и, смилостивившись, продлить дни и часы хотя бы до той минуты, когда придется услышать первый крик правнука. «И тогда, о творец всего живого и неживого на земле, — шептал он, — я уйду в твое вечное царство благодарным тебе во веки веков».

Пулат догадывался о мыслях и думах старика, замечал, как он грустно опускал голову, когда Сиддык, как казалось, был недостаточно внимателен к деду. Он журил сына, хотя и сам понимал, что от него уже нельзя требовать большего. А время бежало. Промчалось лето со своими жгучими днями, когда даже ветер, чудится, обжигает грудь. Пролетела осень со всей щедростью и изобилием. Снова наступила зима, сначала слякотная и нудная, а затем морозная и снежная. Вместе с ней пришел большой праздник в дома советских людей: страна впервые выбирала своих лучших сыновей и дочерей в высший орган государственной власти — Верховный Совет СССР.

Тога, Пулат и Мехри отправились на избирательный участок еще затемно, в шесть часов. Клуб, где был устроен избирательный участок, сверкал электрическими огнями, а внутри он был убран коврами, сюзане и красными полотнищами так красиво, как не в один еще праздник люди не видели. Прямо напротив входа висели огромные портреты вождей, рамки их были украшены живыми цветами. Цветы стояли и на столах членов избирательной комиссии. А что творилось вокруг клуба! Гремели карнаи, сыпали дробь бубны и заливались сурнаи. Звенели песни, девушки и парни танцевали, образовав широкий круг у костра. Повсюду жарились шашлыки, их пряный запах пьянил. Торговали белыми пышными посыпанными кунжутом лепешками, нишалдой и муррабой, кандпечаком и несколькими сортами халвы. Казалось, в то зимнее утро сюда переселился знаменитый бухарский рынок. Наряды людей поражали воображение многообразием красок.

Выслушав поздравления председателя комиссии и проголосовав, тога и Пулат с женой еще долго не уходили домой. Они отведали шашлыка, а когда, наконец, собрались обратно, накупили всякой всячины — нишалды, халвы, конфет, вареной баранины «яхна-гушт», свежих лепешек. Мехри купила ситца и атласа, себе и детям. Пулат подарил тога новую рубашку, которую купил в ларьке.

— Благодарю тебя, о, аллах, за твою щедрость, — произнес тога, когда возвращались к себе. — Разве мог я, бедный дехканин, думать о таком дне, когда меня пригласят и скажут: «Вот, Мухтар-тога, теперь пришло время и, пожалуйста, выбирай своего представителя в высшую власть!» Никогда!

— Благодарите Советскую власть и партию большевиков, — сказал Пулат, — так оно вернее будет! — Он повернулся к жене: — Ну, вот, кампыр, мы с тобой и стали равными перед законом…

Мир жил тревожно. За три года, прошедших после выборов, радио и газеты, которые Сиддык, как правило, читал по вечерам вслух для родителей и деда, были наполнены войной. Фашизм задушил республиканскую Испанию, залил кровью ее патриотов землю далекой и мужественной страны, сражавшейся за свою свободу и независимость. Слово «Герника» стало символом вечного проклятья фашизму. Гитлер захватил Австрию и Чехословакию, Польшу, страны северной Европы, сапог его солдата ступил и на землю Норвегии. Кровью истекала Франция. В те же годы прибалтийские буржуазные государства стали советскими и вошли в состав СССР, соединились со своими братьями западные украинцы, бессарабы и белорусы.

К осени сорокового года Пулат был назначен участковым механиком, ответственным за деятельность нескольких тракторных бригад, и Истокин, в случае промаха, строго спрашивал в первую очередь с него.

В один из октябрьских теплых вечеров того года Сиддык объявил родителям, что уезжает в военное училище, чтобы стать командиром Красной Армии. Мехри, услышав эту новость, в первые минуты вообще лишилась дара речи. А Пулат, хоть и его она ошарашила неожиданностью, спокойно спросил у сына:

— Сам надумал или с кем посоветовался?

— Меня военкомат посылает, — ответил Сиддык.

— Почему? Ведь тебе еще нет двадцати?

— Как лучшего осовиахимовца, отаджан. — Сиддык вытащил из кармана бумажку, равную половине тетрадного листа. — Повестка. Через неделю уеду.

— Далеко, сынок? — спросила Мехри, придя в себя.

— Да в Ташкент, онаджан, — небрежно ответил он.