Как бы ни было тяжко на душе, меткое слово всегда приносит облегчение, вызывает улыбку. Шутка развеселила мужчин.
— Обычно пустую кубышку сохраняют, — произнес кто-то, — может, Юлдашу не резон терять свою, а?
— То кубышку, а тут… у него же она дырявая, воду не удержит!
— А где сама вода, — огрызнулся Юлдаш, — в арыке дно звенит, как такыр!
— Аллах милостив, сегодня нет, завтра будет.
— Жди, когда красный снег выпадет.
— Хош, Пулатджан, — обратился к нему ота, — с какими новостями пожаловали к нам?
— Какие новости?! — развел он руками в ответ. — Уеду я домой, пожалуй, вашим дехканам, мне кажется, ничего не надо. Думаю, не сговорились ли они?
— О чем?
— Будут жить завтра или нет?
— Если аллах дал дни, деваться некуда, йигит!
— Тогда почему гамбурцы ведут себя так, точно ни у кого из них нет земли?!
— Нет, — сказал Юлдаш. — Все отдали колхозу, пусть он и думает.
— Ты помолчи, — прикрикнул на него ота, добавив: — Верно, людей охватила паника. Надо кончать этот базар!
— В самом деле, — не унимался Юлдаш, — к чему мне теперь заботиться о земле, раз я ее отдаю колхозу?
— Но пока она твоя, земля?
— Надолго ли? Зачем он, этот колхоз?!
— Вы гляньте на свои руки, — сказал ему Пулат.
— Руки как руки, — сказал тот, вытянув их перед собой и растопырив пальцы.
— Сейчас каждый ваш палец в отдельности, — сказал Пулат, — малосилен, а сожмете их в кулак… Так и люди. Колхоз — это сообща, а не каждый сам по себе.
— В общем все теперь сообща, — проворчал Юлдаш, — уважаемые люди так и говорят: дом, жена, дети…
— Земля, работа — да, — сказал Пулат, — а все остальное — чушь, сплетня. А насчет ваших уважаемых людей… пока никто из них не бывал в колхозе и судить о нем не может!
— Но и вы, тракторист-ака, в нем не были!
— Верно. Но если мы все сейчас будем проявлять нерешительность, то и колхозу…
— Не суждено родиться? — воскликнул Юлдаш.
— Он родится, только с трудностями. Вам бы пора уже знать, что Советская власть ничего на полдороге не оставляет. Раз задумала — сделает.
— Бог в помощь ей, а я подожду, — сказал Юлдаш. — Мне покойный отец, пусть земля ему пухом будет, всегда говорил, чтобы я не торопился с большим делом.
— Уж коли ветер унес верблюда, — усмехнулся ему ота, — то козла ищи в небе. Колхоз от твоего желания не зависит, так что не считай пельмени сырыми, йигит. Хочешь ты или нет, колхоз будет!
— Вы сами-то вступаете в него? — спросил Юлдаш.
— Я первым подал заявление.
— А-а…
— Так что мне, ота, уезжать? — напомнил о себе Пулат, чувствуя, что спор дехкан не скоро закончится.
— Что вы, Пулатджан. Я сегодня же переговорю с людьми!..
Нельзя сказать, чтобы дела шли как прежде, но после разговора с Наркулом-ота они пошли значительно лучше, теперь, по крайней мере, Пулат не бездельничал. И вот однажды, когда он вспахивал наделы недалеко от кишлака, прямо в поле к нему пришел человек. Был он одних примерно с Пулатом лет, только одет в чабанский чекмень, с палкой в руке. Черная борода и пышные усы чуть старили незнакомца, но блеск в глазах выдавал молодость. Лицо его показалось Пулату очень знакомым, но он не мог вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах встречался с ним. Человек остановился на краю поля и стал ждать, когда с ним поравняется трактор. Пулат подъехал к нему, выключил скорость и, сидя за штурвалом, стал разглядывать незнакомца.
— Не узнаешь, палван? — громко спросил тот.
— Хамидбек! — воскликнул Пулат. Он спрыгнул с трактора и пошел к нему.
— По голосу узнал? — произнес тот, стискивая Пулата в своих объятиях.
— Ну. Я, может, и так узнал бы, брат, если б не борода и не одежда.
— Годы, — глубокомысленно произнес Хамид, — а те, что выпали на мою долю… ну, да ладно, не обо мне речь ведь… Как ты тут, Пулатджан? Насилу нашел тебя! Думал, живешь в своем кишлаке, а в Байсуне сообщили, что Кайнар-булак перестал существовать. Обошел чуть ли не всю долину, пока в Бандыхане не сказали, где ты. Ну, рассказывай, — присел на бугорок.
— Тружусь, — ответил Пулат, — оседлал стального коня.
— Женат, поди?
— Да. Сын и дочь растут. Как ты сам, Хамидбек, давно вернулся?
— Полтора месяца уже. Здоров ли отец?
— Его расстреляли. — Пулат вкратце рассказал о последнем бое отряда отца, умолчав о подробностях. «Кто знает, что у него в голове, — подумал он, — чего я стану распространяться перед ним».
— Мир праху его, — тихо произнес гость и вздохнул. Он сложил ладони, провел ими по лицу, — оумин!
Пулат молча повторил за ним этот обряд, спросил:
— Брат мой Артыкджан тоже вернулся?
— Нет, он остался.
— Благополучна ли его судьба, здоров ли он? — Пулат, собственно, забыл вовсе, что существует еще и другой мир, куда ушли многие его друзья и брат, что этот мир живет. Появление Хамида напомнило ему об этом.