Трое

— Спать пора! — прерывает его Иван, поворачиваясь в кровати.

— Я еще не рассказал тебе самого важного! — недовольно восклицает Сашо.

— Отвратительное вино; надо было взять газированной воды!..

— Ты отвратителен! С тобой даже нельзя говорить по-серьезному! — Сашо откидывается на подушку. — Уж не думаешь ли ты, что я тащился в такую даль, только чтобы выспаться!

Иван смеется.

— Я думал, ты устал! — мягко говорит он, вглядываясь в полумрак комнаты.

Сашо лежит на кровати у окна. На фоне уличного света ярко вырисовывается его профиль. И в его позе, и в сердитом голосе что-то совсем детское.

За окном серебрятся инеем ветви дерева.

Гость успокаивается.

— У меня никого другого нет, кроме тебя! — мучительно говорит он. — Хочешь или нет, а придется тебе меня выслушать. Даже отпуск завтра возьмешь, если надо!

— Возьму! — говорит Иван. — Ну, говори! — ему кажется, что он предварительно знает все, что может сказать ему Сашо; он даже догадывается кое о чем.

Парень капризно поправляет подушку. Опирается на нее. Теперь видна только часть его профиля.

— На чем я остановился?

По улице прогромыхал грузовик.

— А-га!.. На грузовике!

Грузовик нагнал его в трех-четырех километрах от города. Рядом с водителем сидела женщина. Эти шофера всегда возят женщин и не любят, когда их пытаются остановить случайные пешеходы. Но Сашо встал точно по середине шоссе и не сдвинулся с места. Тот резко затормозил в двух шагах от него. Оба выругались. Сашо мог рассчитывать только на место в кузове.

«Тыква, подсаживайся к тыквам!» — бросил ему противный шофер.

Сашо взобрался на борт. Даже забыл спросить, куда едет. Не все ли равно, куда? Направление, как будто, на Софию. Только он уселся, как заморосил дождь. В свете фар он казался более сильным.

— Приходилось ли тебе когда-нибудь ехать на мокрых тыквах?

— Нет.

Его безжалостно кололи сухие стебли. Не успевал он отодвинуть скользкие шары, как они от тряски снова возвращались в прежнее положение и толкали его в спину, перекатывались по ногам, царапали руки. Тщетно пытался он защититься. А одна большая тыква скатилась и угодила ему прямо в лицо. Он рассердился и выбросил ее на шоссе. Слышал, как она раскололась. Но от этого ему не стало легче! Вдобавок, на каждом повороте ему с трудом удавалось удержаться в машине. А шофер словно нарочно не сбавлял на поворотах. Пиджак Сашо пропитался водой. И тыквы были грязные и мокрые.

— Так и хотелось выбросить все тыквы и растянуться в кузове! Как только не перекладывал, как только не возился я с ними! Просто отчаялся!

— Всего лишь из-за тыкв?

— Тебе смешно! — с раздражением отвечает гость. — Ты бы и полкилометра не выдержал!

— Ну, и что, вылетел ты?

— Черта с два!

Он дополз к кабине и постучал в окошко шоферу. Тот остановил машину. Парень спрыгнул и открыл дверцу.

— А ну-ка подвиньтесь немного! — сказал он тоном приказа.

— Смотри ты, какой нежный! — шофер взглянул на него, потом на женщину и, сообразив, что ему будет совсем неплохо, если женщина еще немного придвинется к нему, сказал:

— Садись, барон!

В кабине было тепло и приятно. Он снял пальто и заметил, что женщина с интересом смотрит на него, но в ту минуту он ненавидел всех женщин. Если бы не дождь, он наверняка сошел бы с этого грузовика, попытался бы сесть на другую машину или просто пошел бы пешком.

Счастье его продолжалось всего десять минут. Грузовик свернул с шоссе и остановился у глухого полустанка. Черт знает, как назывался он. Не было там ни света, ни людей. Должно быть шел уже десятый час…

— Приехали! — сказал шофер, вылез из грузовика, запер дверцу и, не сказав ему ни слова, исчез в темноте вместе с женщиной. Тогда он заметил на полотне фигурку, которая шла между рельс. Рабочий с ближней каменоломни. Полустанок обслуживал карьеры.

— Пассажирские здесь не останавливаются, только товарные, да и то редко. Придется тебе идти на станцию Т. Двадцать два километра с небольшим!

Парень присел под навесом полустанка, не зная что предпринять.

— Думаю, плохи твои дела, Александр! Вернулся бы лучше домой и пошел бы с утра-спозаранку на работу в банк, к дядюшке. Займешь свое место и всю жизнь будешь считать денежки!

Иван смеется.

— Ты и деньги! Плохо пришлось бы этому банку!

— Тебе вот смешно, а мне просто плакать хотелось! Честное слово, чуть не расплакался! Если бы, — он понижает голос, — если бы не подумал о тебе, наверняка бы вернулся! И знаешь, что я вспомнил! Как мы мерзли под Козьей стеной. Тогда я тоже чуть не захныкал, даже был момент, когда хотел бросить все и бежать, чтобы больше не возвращаться. Ты тогда снял шинель и закутал меня. Потом Младен нас нашел. И теперь, Ванко, мне казалось, что ты закутаешь меня в шинель?

Иван ничего не говорит.

— Шинель! — повторяет Сашо, прислушиваясь к тишине.

— Тебе не показалось, что это паровозный гудок? Здесь что, близко проходит линия железной дороги? — спрашивает он.

— Нет, но иногда доносятся паровозные гудки…

— А-а! Вот так же прогудел и тот поезд. Только я тронулся по шпалам к станции Т., как услышал гудок… шел поезд…