Триумф

Я хотела сделать выставку. Точнее, это было очень логично – организовать выставку своих картин. Иначе зачем я их рисовала? Формулировка неправильная, тем не менее пора бы уже что-то сделать. Я не боюсь. Я зрелая цельная личность, у меня нет проблем с социализацией и критикой. Хочется получить новый опыт, обратную связь, какой-никакой праздник. Искусству… нет, это звучит высокопарно, – скажем так, творчеству нужна обратная связь, а оттягивать и трусить можно до бесконечности. Я себе этого не разрешаю.

Каким-то образом мне одновременно нашли девушку-агента и девушку-специалиста по связям с общественностью. Обе они работали с несколькими молодыми художниками и фотографами, кое-кто из последних умудрялся зарабатывать искусством на жизнь, и это меня очень воодушевило.

Сначала я за обедом познакомилась лично с девушкой-пиарщицей Мариной. Мы сидели в кафе «Дантес» на Мясницкой, она рассказывала о том, какие у нее контакты в прессе, в частности в глянце, рассказывала про то, что каждые два месяца минимум на неделю едет отдыхать, поскольку очень устает от плодотворной работы, хвалила журнал Tatler – и в целом произвела на меня какое-то ровное впечатление.

В ней был какой-то пафос, который я, в общем-то, не любила, но ведь такова задача пиар-специалиста – пустить пыли в глаза и побольше. В общем, к тому моменту я достаточно устала от самой идеи выставить продукт своей внутренней работы для широкой публики, чтобы дать специалисту свободу действий.

В том, что произошло дальше, виновата я сама. Слишком много радовалась, боялась, готовила себя психологически. Чем это обернулось? А тем, что в тумане дней подготовки и внутренней работы со своими страхами и другими присущими сложностями личности я упустила из виду то, что организацией занимаются посторонние мне люди, они меня не знают и не любят. Они не спрашивали, зачем я рисую, когда начала, что хотела сказать, зачем мне выставка, в конце концов. Я так боялась, что мучилась бессонницей несколько ночей, но при этом совершенно упустила из виду сам процесс.

Это ровно то же, что бывает с людьми, которые не совсем нормальны, но очень хотят, чтобы их приняли нормальные люди. Они изо всех сил правят себя, и в конце концов то, что получилось, настолько обезличено и невелико, что оно действительно везде проходит, только вот в процессе они лишаются черт своей личности. В итоге – они не они.

И мой почти маниакальный, гротескный перфекционизм совсем бы не помешал применительно к этой выставке. Я его отодвинула, спрятала. В итоге все вышло ужасно.

За четыре или пять дней до мероприятия мы с девушками-организаторами посетили другое картинное мероприятие. Оно тоже проходило в ресторане. На входе гламурные персонажи громко говорили по телефону, внутри люди пили шампанское, некоторые посматривали на экспонаты для приличия, но несравненно большей популярностью пользовались закуска и выпивка. Люди сплетничали, в лучшем случае – смеялись, а в основном не показывали никаких эмоций. Это было только начало. Вышла ведущая вечера, платье на ней ужасало своей расцветкой, волосы-пакли, сделанные губы. Она говорила о моде на искусство, о духовности – слова были другие, но именно это она имела в виду, – и слова эти в сочетании с ее видом, всей атмосферой, гостями создавали эффект, который в других обстоятельствах я бы назвала трагикомическим. А тут я понимала, что меня ждет нечто в том же духе.

Работы, которые я стеснялась показать, созданные в теплом доме, где даже в худшие времена все было лучше, чем здесь, – я сбиваюсь в своих мыслях, но это правда. Я в эмоциональном ступоре. Хотела что-то сделать, чтобы распрощаться с мизантропией и отрицанием, а в итоге попала прямо туда, в утрированную реальность, в пошлость.

Я даже не была зла.

– Вот так будет выглядеть наше мероприятие? – спросила я, оставляя нужное количество места между словами.

– Зай, у нас будет больше селебов, мы разослали предложения, некоторые уже подтвердили, надеюсь, у нас получится собрать всех. По крайней мере, мы делаем все заранее.

Она говорила совершенно не о том, о чем я думала. Мы смотрели на одно и то же, но видели разное. Дальше пошел какой-то аукцион, я сослалась на головную боль, получила развернутые пожелания не перерабатывать и поехала домой.

Интересный у них взгляд на работу и на переработку.

Я думала отменить свою презентацию, но испугалась. Испугалась таких вот взглядов нормальных людей, потому что для них я ненормальная. Все дни до мероприятия были противными и болезненными. Я почти не разговаривала.

В вечер «икс» я нарядилась в черную водолазку из тонкой шерсти, черные джинсы, зачесала волосы в высокий хвост и подвела глаза черным карандашом. При этом начала пить с самого утра – бутылку коньяка, которую позаимствовала у Олега. В итоге то, что было на мероприятии, я почти не помню, потому что пила и там, понижая градус и выкуривая сигарету за сигаретой.

На самом деле мероприятие не было таким уж плохим, было немного знакомых, немного людей «полусвета» и много обычных посетителей заведения, пришедших поужинать. Первых было бы гораздо больше, если бы я не «забывала» отвечать на звонки с вопросами о времени начала, дне, проезде и просто о том, приглашены ли они.

Нельзя сказать, что я напилась и вела себя развязно. Я даже не напилась. Просто было тоскливо.

В итоге мероприятие в глазах окружающих прошло хорошо, хоть я и не дала им возможности высказать, что они думают о мох работах.

Потом я получила в социальных сетях несколько хвалебных сообщений, но тогда мне было как-то все равно.

После этого на меня нахлынула апатия.

То, что происходило в моей голове, можно охарактеризовать как гул. Спорщики были в постоянной полемике, пока я пыталась жить как обычно. Внешняя апатия сопровождалась гулом в голове, это было не столько противно, сколько странно. Сейчас мне не хотелось читать книг или к чему-то стремиться. Было ощущение, что я сделала что-то большое и смертельно устала. Но ничего большого я не делала.

Периодически я плакала, то ли было очень жалко себя, то ли от усталости. Волосы спутались, концы посеклись.

Вся еда казалась пресной. Одеваться не было никаких сил. На что меня хватало, так это на просмотр страниц в Интернете и социальных сетей. Мне казалось, что вот эти люди – живут, а я почему-то не могу жить. Не по объективным причинам, как то: деньги, время, а потому что мне это никогда не было интересно и еще потому что я склонна к таким вот состояниям, а они нет.

Я иногда выключена из жизни, и мне никогда их не понять. Может, они все грешат тем, что живут напоказ и иногда «кажутся», а не «есть», но я-то вообще не живу. Все играют в игру, а я иногда отхожу в уголочек и просто смотрю.

Единственные люди, с которыми приятно было бы поболтать после такого вот кораблекрушения на ровном месте, – мои интеллигентные друзья.

– Был недавно на спектакле по Чехову, в театре Фоменко, повеситься хочется уже в конце первого акта. Ощущение вселенской депрессии удалось передать, удалось, – смеется Алеша.

– Давно смотрел? – интересуется Влад.

– Наверное, где-то в самом начале июня.

– Не могу сказать, что безумно люблю Чехова. Мне кажется, что он для европейцев – олицетворение беспросветности.

– А как твое увлечение мытьем полов? Достигла своих целей?

– Я уже не мою полы. Вам только бы надо мной посмеяться!

– Нет, просто такая нежная интеллигенция решила сбросить шубку и туфельки и пойти в поломойки – это, по крайней мере, нетривиально.

– А вообще, я тут вспомнила, это не философы говорили про ручной труд, а Кот Матроскин – «труд, он облагораживает».

Мы жизнерадостно смеемся.

– Помню, что я в детстве был страшно разочарован, когда однажды увидел фильм с Людмилой Гурченко, где она мыла полы. Это был разрыв шаблона: девушка из «Карнавальной ночи», феерическая, – и мытье полов. Не понял я, не понял.

В общем, я постепенно приходила в себя.

Даже встретилась с девицами, организовавшими мероприятие. Мне просто было интересно посмотреть на себя с их точки зрения. Пришла одна, вторая болела. С их позиции я была девицей, жаждущей внимания и упоминаний в светской хронике и ради этого изображавшей из себя эксцентричную, а значит, творческую натуру. Потом я ради интереса стала выскребать из нее мнение относительно новых работ – тут я разговорилась, половину сочиняла на ходу, но это неважно. Чем больше говорила, тем яснее становилось – то, что я говорю, неважно. Для них один рисунок не отличается от другого.

Хандра отступила, но то, что я хочу делать дальше, было покрыто туманом. Рисовать не хотелось. Была мысль взять некоторое количество заказов в качестве дизайнера, но деньги пока были, и логичным казалось сначала решить фундаментальные вопросы.

Я одевалась в свободные, смешно свисающие джинсы, свитер или рубашку, надевала валенки, гуляла по центру города, заходила в «Старбакс», покупала кофе и какую-нибудь сладость, каждый раз раздумывая, не взять ли ягодное парфе – полезный молочный продукт, да еще и с ягодами, – но выбирала мучное.

Такое питание изо дня в день ни к чему хорошему не приводит – во рту странный привкус, сонное настроение. Еще я пересмотрела множество фильмов, что неплохо. Нет ничего лучше, чем ходить в кинотеатр одной, просто ты и фильм и никого из знакомых рядом. Прекрасно.