Триктрак

Хозяин ступни зашевелился, заскрипели старые пружины, Ася охнула про себя, нырнула под одеяло, замерла в блаженном ужасе, прислушиваясь. Кажется, он встал и пошёл, она явственно услышала шлепанье босых ног по полу, резко повернулась, и… из-под пружин традиционно грохнулась на пол чертёжная доска, словно специально дожидалась этого, самого неподходящего момента. Или момент был подходящим? Ася вскочила, роняя одеяло и, словно с размаху, наткнулась взглядом на Леню, а он, остановившись в паре шагов, с сонным изумлением созерцал открывшийся перед ним пейзаж, точнее, натюрморт с кроватью.

— Блин… ну ты и гремишь, Асенька…

— Это не я, — глупо пробормотала она. — Это доска упала.

Он запустил пятерню в шевелюру, убрав волосы с лица, но взлохматил их ещё больше, с удовольствием потянулся и уселся на Асину кровать, восхитительно заспанный и практически нагой, и от этого уютно-домашний и притягательно-опасный. Асе захотелось дотронуться до него, до его подбородка, потемневшего от утренней щетины, до плеча, обещающего тугую прочность, до черноты волос на груди, струйкой спускающихся по поджарому животу. Вдруг, словно очнувшись, она поняла, что беззастенчиво разглядывает его, встретилась с ним взглядом, разумеется, покраснела и, протянув руку, провела пальцами по его щеке. Ей казалось, что сделала это не она, а другая девушка, за которой она наблюдала, дивясь её безрассудству и бесстыдству. Словно она, Ася, была зрительницей, а эта нахальная девица — актрисой на сцене. На какой-то миг вдруг пришла мысль о Смоличе, пришла, но была тотчас смята и отброшена прочь — это сделал, сам того не ведая, Акулов — Асин жест не мог не вызвать мгновенной реакции сгорающего от желания парня.

Вот так она и произошла, потеря её девственности, утром на скрипучей кровати, под шум дождя, невзирая на прошлое и будущее. Хотя, почему потеря? Расставание, познание, опыт, любовь… расставьте слова в любом порядке и добавьте свои, от перемены мест суть дела не меняется. Человечество долгие века кружило над этим тайным действом, словно коршун над добычей, придавая ему важность знакового ритуала, и хоть за последний век оно подрастеряло сей пафос, для любой девушки этот момент остается знаковым, независимо от времен и эпох.

Через час или больше, кто знает, Ася, выбравшись из объятий синеглазого соблазнителя, облачившись в свой клетчатый халатик, причесавшись, волнуясь и терзаясь, отправилась на кухню ритуально готовить чай к завтраку и приходить в себя от вороха светлых и темных ощущений, которыми была засыпана от макушки до пяток. Она дождалась, пока чайник загудит, выпуская из кривого носика струю пара, и вместе с этим горячим союзником вернулась в комнату. Синеглазый соблазнитель возлежал на её кровати, глядя на нее и улыбаясь. «Довольный, как слон», — определила Ася. Возня с чайником, заваривание, расстановка чашек на столе немного успокоили её и отчасти сняли рефрен: «Я была неловкой и смешной».

— Слушай, Ась, а бросай ты это дело и иди ко мне, — заявил Лёня, наблюдая за её бурной деятельностью.

— Я чаю хочу… Будешь?

— Какой такой чай? Вечно ты с этим чаем. Иди сюда…

Столь скорое повторение той близости, что только что случилась между ними, пугало. Ей хотелось прийти в себя, оправиться, как после потери сознания или резкого удара, смущали простыня со следами её утраченной невинности, на которых преспокойно лежал виновник этой утраты. Но она пошла к нему, легла рядом, уткнувшись в его твердое плечо, и пусть весь мир летит в тартарары.

Вроде всё было как всегда: лекции, семинары, курсовые, метро, трамвай, мосты, Ленинград, но мир этот стал иным, словно невидимый художник невидимой кистью размыл его в акварель, превратив за одну ночь в туманный расплывчатый фон, на котором чётко выделялась лишь одна единственная фигура — Лёня Акулов.

К этой катастрофе стоило добавить белые ночи, накрывшие город загадочным, рвущим душу не уходящим светом. Ася мало спала, не очень помнила, что ела, хоть и не страдала отсутствием аппетита, если перед нею оказывалась тарелка с чем-то съедобным.

Лёля, написав в записке «Гони Акулова», сделала заведомо безуспешную попытку предостеречь подругу от увлечения ненадежным бабником, но не очень старалась, поскольку сама сутками пропадала с Мишей Утюговым, дела с которым зашли столь же далеко. Обе девицы исхудали, хотя, казалось, потенциал для этого уже закончился, у обеих появился тот свет в глазах, по которому можно безошибочно определить текущую и весьма плодотворную влюбленность. Они обменивались обрывочными впечатлениями от своих отношений, не вдаваясь в подробности — ни та, ни другая не страдали болтливостью, скорее, имели общий недостаток — скрытность.

Надвигалась сессия, множились несданные зачеты, предстоял госэкзамен по иностранному языку, хотя для Аси английский никогда не был проблемой — после десятого класса она чуть было не отправилась поступать в иняз, остановила лишь перспектива попасть на работу в школу. Ася слабо представляла себя стоящей у доски под обстрелом детских глаз.