Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Однако! Все эти функции искусство выполняло только и исключительно с помощью и на основе своей эстетической сущности. Только высококачественное, т. е. высокохудожественное, искусство было способно своими чисто художественными средствами эффективно содействовать выполнению тех внехудожественных задач, которые перед ним ставились обществом. Отсюда художественность, т. е. высокое эстетическое качество произведения искусства, — его сущностная характеристика. Понятно, что в истории Культуры далеко не все и не всегда (а чаще всего мало кто и редко) понимали, за счет чего искусство так эффективно способствует выполнению религиозных, политических и иных функций, но при этом хорошо ощущали, что без поддержки искусства (непонятно даже какой) эти функции выполнить будет трудно. Именно поэтому, в частности, искусство было с древности так активно внедрено в культово-религиозный обиход. Более того, искусство в тех исторически сложившихся формах, каким мы его знаем с древнейших времен практически до середины XX в., является созданием человека, жившего в пространстве религиозного бытия и сознания, т. е. в пространстве веры в бытие Великого Другого, или Бога. Этот глобальный факт невозможно игнорировать, размышляя о сущности искусства и о тех глобальных метаморфозах, которые происходят с искусством после отказа креативной части человечества от этой веры (подробнее об этом процессе см. в моих книгах: «Художественный Апокалипсис Культуры», «Эстетическая аура бытия: Современная эстетика как наука и философия искусства» и других работах).

Художественность, т. е. эстетическая материя искусства, эстетическое качество искусства, настолько тонка и неуловима для ratio, что человечество, с древности пытаясь осмыслить ее, так до сих пор фактически и не смогло ничего убедительного сказать о ней. И это при том, что на интуитивном уровне в профессиональных сообществах художников, искусствоведов, эстетиков, т. е. людей, обладающих высоким вкусом и постоянно живущих эстетическим опытом, художественность искусства хорошо и достаточно однозначно ощущается.

Между тем, почему я говорю об искусстве как о событии и даже как со-бытии́?

Не является ли просто висящая на стене в пустом Лувре «Джоконда» Леонардо искусством?

Нет, не является.

Искусство потому и событие, что это особый, уникальный процесс общения между реципиентом, произведением искусства и чем-то еще за ним находящимся; особый онтогносеологический процесс личностного бытия-знания. Поэтому оно и со-бытие́.

Для полной реализации события искусства необходимы четыре важнейших компонента.

Высокохудожественное произведение искусства.

Эстетически подготовленный субъект восприятия искусства, или адекватный реципиент.

Установка именно на эстетическое, а не на какое-либо иное восприятие произведения искусства и

Соответствующие условия для реализации этого восприятия.

С первым пунктом для всех людей, так или иначе связанных с искусством, с древнейших времен (а с Аристотеля и Псевдо-Лонгина уже и на теоретическом уровне) и до середины XX в. (примерно) это было очевидно. Произведение искусства как чувственно воспринимаемый результат творчества художника должно обладать рядом объективных характеристик, которые могут вызвать у адекватного реципиента процесс эстетического восприятия произведения. Не все из них словесно описуемы, но хорошо ощутимы эстетически воспитанным глазом или слухом, типа определенных цветовых отношений, графической ритмики, композиционных построений для живописи и т. п. — они есть для всех искусств. Как писал Василий Кандинский, все элементы художественного произведения должны быть сгармонизированы на основе «принципа целесообразного прикосновения к человеческой душе». Этот принцип, как мы знаем, он называл «принципом внутренней необходимости» и полагал его в основу всякого художественного творчества.

Другое дело, что наличия высокохудожественного произведения совершенно недостаточно для события искусства. Если в Третьяковке религиозный паломник бросается целовать «Троицу» Рублева или падает перед ней ниц, то здесь никакого события искусства не свершается. Для него икона великого иконописца лишь объект религиозного почитания и поклонения, но не эстетическая ценность, не произведение собственно искусства, не выдающееся живописное произведение, каким она является по существу. Именно поэтому «Троица» Рублева была передана в 1929 г. в художественный музей, а не в исторический или краеведческий.