Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Главным показателем того, что событие искусства состоялось, является удовольствие, духовная радость, эстетическое наслаждение, наконец, которые испытывает реципиент в процессе восприятия и созерцания (высшая ступень эстетического восприятия) произведения искусства. Наслаждение — не цель искусства, как и любого эстетического акта, но основной показатель того, что событие искусства состоялось. Однако большинство реципиентов не разбираются в этих тонкостях, они просто стремятся к общению с произведением искусства часто именно ради этого наслаждения, которое в свое время хорошо ощущал еще Аристотель, мудро обозначив его философским термином катарсис (очищение).

Между тем зачем далеко ходить за аргументами? Почти так же тонко и глубоко, как античные мыслители, особенно неоплатоники, а позже — классики эстетической мысли Нового времени Кант, Шеллинг, романтики, символисты, — понимал искусство и один из тех живописцев, кого представители так называемого «современного искусства» почитают своим праотцем, уже упоминавшийся здесь неоднократно Василий Васильевич Кандинский.

Создатель абстрактной живописи был убежден, что подлинным инициатором творческого процесса является не художник, но объективно существующее Духовное. В определенный момент времени Творящий Дух ощущает необходимость в материальном воплощении и начинает действовать через художника. Он формирует в его душе новую ценность и возбуждает бессознательный «принцип внутренней необходимости» ее творческого выражения в материале. Им мастер и руководствуется до тех пор, пока не создаст такую художественную форму конкретного произведения, которая адекватно выражает стремящееся к воплощению содержание. Главным в произведении является содержание, которое Кандинский обозначал как «элемент чисто-и-вечно-художественного». Именно этот элемент, т. е. художественность конкретного произведения, и является его сущностью, его «художественным содержанием». Оно в каждом произведении, у каждого художника свое и при этом всегда осмысливается адекватным субъектом восприятия как внутренняя красота.

Все искусство с древнейших времен до самого Кандинского стремилось к воплощению этого элемента и именно за него и ценилось во все времена. Форма, конкретная, абстрактная или содержащая элементы того и другого, не существенна. Понятно, что сам он предпочитал «чистую абстракцию», усматривая в ней «чисто художественное». Значимо лишь эстетическое качество произведения искусства. Критерием оценки его у воспринимающего субъекта является особое художественное чувство. При этом Кандинский делил людей, как я уже показал выше, на две категории: обладающих этим чувством и не обладающих. Для последних искусства вообще не существует.

В произведении искусства с элементом чисто-и-вечно-художественного органично сплетены и два других элемента, выражающие ситуативные особенности времени создания произведения («элемент стиля») и субъективные интенции художника («индивидуальный элемент»). В момент создания произведения они нередко находятся на первом плане произведения, но со временем утрачивают свою актуальность, и вперед выдвигается сущностный для искусства всех времен и народов «элемент чисто-и-вечно-художественного», его эстетическое качество. Открыв возможность создания в живописи «чисто художественного» и реализовав ее в своем творчестве, Кандинский уповал на приближение «эпохи Великой Духовности», когда только произведения высокого эстетического качества будут востребованы обществом.

Увы, этой эпохи пока не случилось, а искусство со второй половины XX в. пошло совершенно в ином направлении, отказавшись от своей сущности, которую так четко и ясно описал один из последних представителей высокого Искусства, — от художественности, или эстетической сущности искусства, или «элемента чисто-и-вечно-художественного», по Кандинскому. Между тем в некоторых произведениях современных арт-практик в какой-то мере сохраняются два других, отнюдь не главных для искусства, согласно Кандинскому, элемента: элемент ситуативности и «индивидуальный элемент». На них-то и делается сегодня ставка в арт-мире.

Поэтому ситуацию с «современным искусством» я рассматриваю прежде всего как трагическую, и полагаю, что этот трагизм, к сожалению, исторически, а, может быть, и космоантропно, вполне закономерен.