Три версты с гаком

— Мне уже пятьдесят, — продолжал Гаврилыч, — а еще ни разу никем, окромя топора и рубанка, не коман­довал. Надо мной командиров было — не счесть. Как помню себя, все мною командовали. С мало­летства. Разных на своем веку начальников повидал: и глупых и умных. Когда умный да душевный, тогда и не чувствуешь, что тобою командуют. Умеет человек так подойти, что все для него сделаешь, живота не пожалеешь. А дурак, он и есть дурак. За вер­сту видно. У такого ходить под началом — не приведи господь... Вот в армии случай был. Старшина занятия проводил. Показывал, как надобно с гранатой обращать­ся. Это еще перед отправкой на фронт. Ну, один солда­тик обмишурился и вытащил чеку-то. А предохранитель прижимает к корпусу. Подходит к командиру: «Вот, го­ворит, тут штучка одна выскочила». Старшина аж в лице переменился. «Бегом, — кричит, — отсюдова! Вон туда, в кусты... и вставь чеку на место, чтобы все как было!» Солдатик побежал, конешно, приказ есть приказ. Не­множко погодя слышим — рвануло! Мы туда, а солдатик стоит, все лицо в кровищи и обеих кистей нет... А стар­шине скомандовать бы, чтоб швырнул гранату в овраг — и всего делов.

— Судили его?

— Солдатика-то?

— Старшину.

— Суди не суди, а человек на всю жизнь без рук остался... Когда на фронт отправляли, старшины с на­ми не было.

Гаврилыч взял готовую доску и ушел в дом, немного погодя послышался стук молотка. Артем достал из сум­ки стеклорез, линейку и стал подгонять к раме стекла. Первое стекло треснуло с краю, второе отломилось как раз по метке. Пока Гаврилыч возился на кухне, Артем вставил раму на место. Он думал, плотник ничего не за­метил, но Гаврилыч потом сказал:

— Сурьезные у нас парни! Небось из-за девки стек­ло-то высадили? — И, сморщившись, зафыркал, закаш­лялся. Это означало у Гаврилыча смех.

Артем взял альбом, перья, тушь и забрался на чер­дак. Мастерская еще не была готова. Пока настлан пол да вставлено самое большое в поселке стекло. Артем об­ратил внимание, что смеховцы останавливаются возле его дома и, задрав голову, подолгу смотрят на диковин­ный фонарь под крышей. А бабка Фрося как-то постави­ла полные ведра на землю, сняла коромысло и перекре­стилась на окно. Потом подошла к крыльцу, поздорова­лась за руку и принялась расспрашивать:

— Чевой-то это у тебя наверху такое, Артемушко? Таких большущих окон сроду не видывала.

— Мастерская это, бабушка, — стал объяснять Артем, но старуха будто не слышала. — Давеча иду из лесу, козе своей травы серпом на­жала, гляжу — будто горит дом-то твой... Я так и ахну­ла. Батюшки, думаю, не успел выстроить, ан уж пожар! Гляжу, будто машин пожарных не видать, народу то­же... А это, сынок, солнышко садилось, да прямо в твое окно красным огнем-то и ударило...

Артем нагнулся к старушечьему уху и снова попы­тался объяснить, что художникам необходимо много света, вот и пришлось ему такое большое окно вставить... И пусть она скажет своей внучке Маше, чтобы приходила к нему. Будет портрет ее рисовать.

Старуха смотрела на него чистыми умными глазами и кивала, а когда он кончил, спросила:

— Сынок, может, у тебя там штука такая есть, в ко­торую на луну да звезды глядят? Внучонок покоя не дает: спроси да спроси у дяди... Хочется ему до смерти поглядеть в интересную эту штуку на луну. Ты уж дай ему, хоть одним глазком?

—- Пусть приходит, — улыбнулся Артем.

— У тебя лестница-то, Артемушко, на верхотуру крутая?

— Да как сказать...

— Может, и я, старая, приволокусь глянуть на луну-то... Внучок-то говорит, там дырки да горы на луне ви­дать... Не гляди, что старая, я вижу хорошо, особливо далеко...

Все это вспомнил Артем, сидя на полу в мастерской. Насмешила его тогда бабка Фрося. Внучонок ее, конечно, побывал здесь. На пыльном полу остались маленькие следы. Убедился, чертенок, что никакого телескопа тут нет.

Артем раскрыл альбом и задумался. Прямо перед ним проселок, а за ним остроконечные покачивающиеся вер­шины сосен. Прошли дожди, и горе-дорога снова располз­лась, разухабилась. В жирной черной грязи поблески­вают лужи, отражая безмятежное небо. Как же ему по­интереснее изобразить на карикатуре Алексея Иванови­ча Мыльникова?..

Глава пятнадцатая

1

Артем и Гаврилыч обшивали досками стену мастер­ской, когда прибежала Настенька-кассир и сказала, что Василия Гавриловича срочно требуют в поселковый.

— Кто требует? — спросил плотник, заколачивая в свежеобструганную доску гвоздь.

— Председатель и... другие, — ответила Настенька.

— Небось к празднику фанерную звезду на клуб устанавливать заставят, — сказал Гаврилыч и положил молоток на пол.

— И вы тоже зайдите, — взглянула на Артема На­стенька. — Кирилл Евграфович просил.

Настенька спустилась по лестнице вниз, а Гаврилыч полез в карман за кисетом. Он никогда не спешил выпол­нять приказания. Закурив, почесал свой бугристый нос, наморщил лоб.

— Когда надоть чего-нибудь сделать, председатель сам приходит, — сказал Гаврилыч. — Тут что-то другое... Я думаю, шпрыц вставлять будут.

— Это что-то новенькое! — удивился Артем.