Три пункта бытия

Стоило ей заболеть, к примеру, как утром Рыцарь навещал ее и предлагал сбегать в аптеку, еще куда-нибудь. На рынок за самыми свежими фруктами... А она берегла его: вот когда ей действительно придется очень туго, тогда она и попросит его о помощи, а пока — не надо, пока она обойдется. Право, не надо!

Если же она примеривала новое платье, присматривалась к интересному материалу в магазине «Ткани», он тоже тактично участвовал в этом деле, однако же не прилипал к ней, помня, что дело это — женское.

Обед готовила, он тоже был не то чтобы у плиты, но где-то рядом. Подгорит у нее что-нибудь, он покачает головой: «Ай-ай, Ирина!», а получатся щи здорово, он так и оценит, что это — здорово!

Он умел относиться ко всему на свете.

Что там говорить, есть мелочи, которые недоступны самым тонким словам, но это не мешает им существовать, всякое же существование требует и требует к себе отношения: справедливого, несправедливого, нежного, грубого, чуткого и нечуткого и даже — бесчувственного, но требует.

Ирина Викторовна об этом знала, знала, может быть, слишком хорошо и слишком давно — с девичьих, а то и с детских лет, и даже не встречала людей, которые знали бы об этом так же хорошо, как довелось знать ей... Вот почему Ирина Викторовна прямо-таки поразилась, когда заметила, что ее Рыцарь обладает, кажется, даже более острым отношением и зрением, более тонким слухом к микромиру, чем она сама. Поразительно! Очень!

А может быть, и не очень...

Тот, кто отчетливо видит далекий морской горизонт, волны на горизонте, облака и небо, видит все это объемно, и не с одной точки, а откуда угодно — сверху, со стороны, из самой глубины этих волн, из самих облаков и с неба, тот видит и другое: как по влажному песчаному берегу, быстро-быстро перебирая странными ножками, небыстро двигаются чайки, а в песчаной амальгаме вслед за каждым шагом каждой чайки мелькают красно-оранжевые блики...

Нет, это не очень поразительно, тем более что Ирина Викторовна все еще была не так стара, не так полна и не так неженственна, чтобы, глядя на нее, не появлялось желание полюбоваться чем-то и вокруг нее — хотя бы чайками... Мужики в НИИ-9 пялили на нее глаза ничуть не меньше, чем два, три, пять, а может быть, даже и десять лет тому назад, и стоило бы ей дать малейший повод, как тот же Строковский очень и очень заинтересовался бы ею не только по служебной линии. Опыт, который она теперь имела, безошибочно подсказывал ей, что так оно и было.

Ну, а Рыцарь?

Кому-кому, а ему-то грех было не реагировать на нее! А затем уже и на весь остальной мир...

Конечно, объективности ради надо признать и другое: разность 45 — n практически можно было считать равной нулю, в то время как Рыцарь оставался прежним, тем самым, которого она встретила когда-то в вагоне дальневосточного поезда, именовавшегося «экспрессом», но следовавшего без расписания, встретила да и простояла с ним у окна не то пять, не то шесть суток подряд, — до сих пор, как вспомнишь, сразу же начинают болеть, гудеть и прямо-таки стонать ноги...

Ну, тогда он был заметно старше ее, и это ее смутило. Не то на двенадцать, не то на пятнадцать лет, он говорил тот раз — на сколько, а ей и в голову не пришло запомнить, ей вообще показалось это слишком много. Принципиально много. Не подумала, что когда-нибудь она будет старше его.

Тогда не подумала, а теперь только и делала, что занималась своеобразными арифметическими выкладками, но, так или иначе, а нынче он оказался приблизительно настолько же лет младше ее, насколько был когда-то старше...

И несколько раз по утрам, одеваясь, Ирина Викторовна не со своей, а с его точки зрения оценивала все, все свои достоинства. Выходило — не очень идеально, не совсем... Но ведь что же это случится, если в действии будут одни только идеалы, а чуть что, чуть только перестанешь соответствовать идеальным стандартам и требованиям — как тебе уже ни в каком действии жизни нет хода?

Пусть жизнь потерпит, она ведь привыкла, и ничего особенного с ней не случится, если даже в самых высоких ее действиях и проявлениях будут участвовать не одни только высокие идеалы...

И — что такое идеал? На первый взгляд, Анюта Глеб нескладна и нелепа, а ведь она — красива, да еще как!

Ее Рыцарь еще больше был рыцарем оттого, что прощал ей некоторые несовершенства, так, что если бы она не имела недостатков, надо было бы их тотчас приобрести — ради него. Чтобы ему было что прощать, было к чему относиться по-рыцарски снисходительно!

Говорила же она ему вещи, которые требовали его уступок и снисходительности, например: «Знаешь, мой милый, — ни завтра, ни послезавтра мы с тобой не встретимся. Я не смогу».

А все это, всю свою жизнь, в которой Рыцарь занял такое место, она однажды назвала так: ЮАВ...

Все три буквы — прописные.

Южно-Американский Вариант... Хотя по современной орфографии и полагается по-другому: «южноамериканский», но эта новая орфография не устраивала Ирину Викторовну.

Ведь в дальневосточном поезде Рыцарь ехал не куда-нибудь, а в Южную Америку. И ее звал туда же. С собой. Как звал, как звал!