Три пункта бытия

Само собой разумеется, что Ирина Викторовна и ее Рыцарь поселились на острове Жуан-Фернандес вовсе не для того, чтобы изобличить в отступлениях от правды жизни Даниеля Дефо, тем более — литературоведа Ю. И. Кагарлицкого, они только воспользовались более или менее сходной ситуацией.

И поскольку воспользовались, могли с полной уверенностью утверждать, что если бы даже они оказались на необитаемом острове в самом нежном возрасте и выросли бы там, совершенно ничего не зная ни о мужчинах, ни о женщинах, — они все равно догадались бы, кто из них кто и что из этого следует.

Потому что это — жизнь, ее миллиардолетний опыт, опыт самых первых клеток и генов, а скрыть жизнь от жизни невозможно, даже в том случае, если нет ни радио, ни телефона, ни печатных изданий, ни высших учебных заведений, ни детсадов.

Они убедились, что парное существование когда-то являлось высшей последовательностью и тоже высшей логикой, согласуясь с движениями Луны и Солнца, с временами года, с наличием питательной и воздушной среды, с возрастом самой пары.

Вот о чем они писали для человечества в свои дневники, а для того чтобы это написать, Ирине Викторовне должно было быть женщиной, а ее Рыцарю — мужчиной.

Они ими были.

Они ими были прежде всего потому, что нашли благородный ключ к своему существованию на острове Жуан-Фернандес.

Довольно часто Ирина Викторовна наблюдала супружеские пары, вступившие в борьбу с разладом, который их уже постиг либо только угрожал им, а тогда эти пары прибегали к такому средству, как ирония и насмешка, часто — грубая насмешка: «Посмотрите, пожалуйста, за моим родным донжуаном, а я пойду выкупаюсь в море!», «Ах, какой хам! Это еще что — то ли бывает! Очень сердитый Собакевич!», «Милая! Я тебе много раз говорил: не будь дрянью, это неприлично!»

Все это вызывало у Ирины Викторовны недоумение, даже резкую неприязнь, прежде всего потому, что выдавало разлад, потому что уже само сокрытие разлада почти невозможно осуществить тактично, и вот оно никогда не могло найти золотой середины самого себя, это сокрытие.

А Ирина Викторовна и ее Рыцарь искали и нашли принципиально другой путь и другой ключ: из отношений между собой они исключали любой прием, будь то грубоватость, сентиментальность, ирония или даже юмор, их отношения должны были быть и были вне приемов, а только такие, какие они есть сами по себе. Согласованность отношения к миру — вот что и стало их отношением друг к другу, — ведь как человек относится ко всему окружающему, таков он и есть сам!

Вот им и легко было усмехнуться по поводу литературоведения, и поселиться на острове Жуан-Фернандес — тоже нетрудно, и проследить за существованием пар, начиная от одноклеточного состояния, — тоже возможно. В общем-то, они сделали попытку гармонически и толково соединить науку с искусством — наука открывает факт, не имея к нему своего собственного отношения, искусство открывает отношение к факту, но не сам факт...

Таким образом все, что привлекало их внимание, интерес и чувства, что привлекало их интеллект — то и становилось их отношением друг к другу, и они одновременно или каждый порознь могли поставить себя на место какого угодно человека — современного или доисторического, раба или императора, все равно.

А что?! Ирину Викторовну. когда-то заинтересовала царевна Софья — очень интересная особа, которая начала править на Руси в возрасте восемнадцати лет, утвердила свой порядок при дворе и, наперекор всему и всем, открыто завела себе любовника — умного и красивого князя Голицына... Братец Петр, будущий Великий, жестоко разделался с сестрицей, но, кто знает, — восемнадцатилетняя девочка, сидя на царском троне, тоже ведь имела удивительные замыслы. Кто знает, кто знает... А вдруг петровские начинания да были бы осуществлены женской рукой?

Вообще человеку неумно и нерасчетливо оставаться в рамках самого себя после того, как природа наградила его способностью перевоплощения, вот Ирина Викторовна и рискнула... В свое время... Рискнула Большой Любовью.

Было явное фиаско.

Ну и что? Зато Ирина Викторовна убедилась, что ни в Софьи, ни вообще в какие-либо царицы она не годилась, не ладилось у нее дело ни с сидением на троне, ни с расправами и казнями, которые хочешь — не хочешь, а надо было чинить... И с придворными любовниками тоже не ладилось: ночью он любовник, а поутру уже стоит у твоих ног коленопреклоненный, тянется к трону, целует у тебя пальчик... Нет, что-то не то!

А вот что Ирину Викторовну истинно обрадовало: она ведь вполне годилась в бабы, годилась к жизни в курной избе, к тому, чтобы ходить по воду и полоскаться на речке, обихаживать разную скотину и птицу, прясть, печь хлебы, чутко спать на печи. И все это — на жилплощади 4х6 аршин, которую в современном понимании нельзя было назвать полезной, а только вспомогательной, поскольку все это была одна-единственная кухня.