Три пункта бытия

Николай Венедиктович, конечно, быстро сориентировался и, когда Избач наконец сел, он сказал, что сам по себе факт выдвижения — это очень радостный факт, вполне достойный нашей эпохи, но что выдвигать на премию эти выдающиеся произведения вот сейчас же, сию минуту и в составе данного совещания мы все-таки не можем, поскольку мы не коллектив, а только наиболее талантливые представители разных творческих коллективов. Но действительно как представители, вернувшись с этого совещания в свои коллективы, мы должны будем организовать там обсуждение с выдвижением. Собственно, ради этого и созвано было наше совещание, перед участниками которого имелось в виду задачу поставить, но товарищ Бачинский, в общем-то, спасибо ему, несколько опередил события, а теперь он, Николай Венедиктович, призывает поделиться своими мнениями по этому поводу. Пусть никто не стесняется, пусть каждый поговорит здесь искренне, от души!

Тут же взял слово Вася Турчанов и сказал, что наша действительность и вся наша жизнь уже давно взывают к появлению вот таких произведений, и вот наконец-то она, действительность, дождалась и произведения эти появились, так что читать их надо каждому два, а может быть, и три раза, чтобы понять всю их глубину. Он, Вася, когда будет выступать в разных коллективах, будет стараться донести до слушателей всю эту всеобъемлющую глубину.

Ах, Вася, Вася — сложный человек! У меня в письменном столе лежала одна страничка его рукописи; там один герой по имени Иван Иванович фигурировал, и вот якобы от его имени Вася писал, обращался ко всей мировой литературе... «Нет, не научились вы, писатели, писать о человеке, — писал на той страничке Вася. — Тысячи лет учились, а толку — чуть! И до сих пор вся мировая литература все еще бессильна передо мной, перед Иваном Ивановичем, потому Иваны Ивановичи и не читают мировую литературу, не интересуются. Интересуются лишь те, кого вы специально подготовили и спровоцировали к такому интересу — специально! В этой подготовке вы действительно достигли каких-то результатов, а чтобы в познании самой жизни — ни-ни! Ни одного из нас, Иванов Ивановичей, вы не постигли до конца и не постигнете никогда, кишка тонка. Ну ухватите какое-нибудь одно мое состояние, одну черту моего характера, а где же я весь? Весь я вам не доступен ни в одном мгновении моей жизни. Вы написали, что я говорю жене: «Давай завтрак, есть хочу!» — а чем в это время пахнет из кухни, как ворчит у меня в животе, как посмотрела на меня жена, как я на нее, что я подумал сразу же после этих слов, почему я так захотел есть — это все и еще многое-многое осталось за скобками, осталось недоступным для вас. А значит, вот вам, писателям, от Ивана Ивановича кукиш на постном масле!»

Вот с такими примерно мерками подходит Вася к литературе, я-то знаю, с какими! И от таких, как Вася, литературу надо спасать! Конечно, надо. Так что Избач, может, и прав в оценке Васиной личности? А?

Избач во время Васиной речи смотрел на него свысока: дескать, «старайся, старайся, первоклашка! Старайся после того, как взрослые уже сделали дело!..»

Ну, и Подканунников говорил о том, что он уже прекрасно видит все эти три произведения на сцене областного драмтеатра и просит областное руководство содействовать и принять меры к тому, чтобы это видение стало реальностью.

И художники тоже увидели в этом произведении такие сюжеты, которые им до сих пор и не снились, и для ученых это был объект самого серьезного исследования, а для архитекторов — импульс для многих и многих замыслов.

Ну, а после архитекторов я уже не помню, кто говорил, многие говорили и приветствовали, но — не запомнилось, наверное, еще потому не запомнилось до конца, что я все сидел и все диву давался, как всех нас Избач-то обошел?! Я удивлялся Союзу писателей — вот уж мастаки так мастаки, всех обошли! Сами написали, сами напечатали, сами объявили напечатанное гениальным, сами около этой гениальности греются! Так оно и есть: истинная гениальность не бог весть как греет, а вот эта... Ладно, умолчим... Я и себе тоже страшно удивлялся — давно пора бы привыкнуть к разным историям, а я им все еще удивлялся. Нет, право же, дальнейший ход нашего совещания мне не запомнился. Это всегда так бывает, когда что-нибудь самое главное в самом начале произойдет, тогда только самое начало и запоминается.

Быстро течет время...