Три мушкетера. Том первый

 Эти трое защищались отъ него своими очень легкими шпагами, которыя д'Артаньянъ принялъ сначала за фехтовальныя рапиры, но по нѣкоторымъ царапинамъ онъ убѣдился скоро въ противномъ -- каждая изъ нихъ была отточена и навострена по желанію, и когда наносили кому-нибудь ударъ или дѣлали царапину, то не только зрителя, но и сами дѣйствующія лица смѣялись, какъ сумасшедшіе. Тотъ изъ нихъ, который въ эту минуту занимать верхнюю ступеньку, съ замѣчательной ловкостью держалъ своихъ противниковъ на почтительномъ разстояніи. Около нихъ образовался кругъ: по условію, при всякомъ ударѣ, тотъ, до кого дотрогивались, оставлялъ игру, лишаясь очереди въ пользу нанесшаго ударъ. Въ пять минутъ трое была оцарапаны -- одинъ былъ раненъ въ кисть руки, другой -- въ подбородокъ, а третій -- въ ухо -- защитникомъ верхней ступеньки, который самъ остался нетронутымъ: ловкость, которая доставила ему по условію три удара не въ очередь. Это времяпрепровожденіе, не столько рискованное само по себѣ, какъ его дѣлали участвующіе въ игрѣ, удивило нашего молодого путешественника; въ своей провинціи -- странѣ, гдѣ, между прочимъ, головы такъ быстро разгорячаются, онъ видѣлъ дуэли, обставленныя большими формальностями, и бравада этихъ четырехъ игроковъ показалась ему превосходящей все, о чемъ ему приходилось когда либо слышать даже въ Гасконіи. Онъ вообразилъ себя перенесеннымъ въ знаменитую страну великановъ, куда ходилъ Гуливеръ и натерпѣлся такого страху, а между тѣмъ не все еще было кончено: оставалась площадка и пріемная. На площадкѣ не дрались, а разсказывали исторіи о женщинахъ, а въ пріемной -- исторіи, касающіяся двора. На площадкѣ д'Артаньянъ покраснѣлъ, а въ передней задрожалъ. Его возбужденному, необузданному воображенію, дѣлавшему его опаснымъ молодымъ горничнымъ и даже иногда ихъ молодымъ госпожамъ, никогда не мечталась, даже во снѣ, и половина этихъ любовныхъ чудесъ и четверть этихъ удальскихъ подвиговъ, украшенныхъ самыми извѣстными именами и самыми нескромными подробностями. Но если его любовь къ благонравію была оскорблена на площадкѣ, то его уваженіе къ кардиналу было скандализировано въ пріемной. Тамъ, къ своему большому удивленію, д'Артаньянъ услышалъ громкое осужденіе политики, заставлявшей дрожать всю Европу, и частной жизни кардинала, за попытку проникнуть въ которую поплатилось такъ много знатныхъ и могущественныхъ вельможъ: этотъ великій человѣкъ, передъ которымъ благоговѣлъ отецъ д'Артаньяна, служилъ посмѣшищемъ для мушкетеровъ де-Тревиля, которые смѣялись надъ его кривыми ногами и сгорбленной спиной; нѣкоторые пѣли пѣсни, составленныя на госпожу д'Егильонъ, его любовницу, и госпожу Камбаль, его племянницу, тогда какъ другіе составляли партіи противъ пажей и стражи кардинала-герцога; все видѣнное и слышанное казалось д'Артаньяну чудовищнымъ и невозможнымъ.

 Между тѣмъ, когда вдругъ и совершенно неожиданно посреди этихъ глупыхъ шутокъ произносилось имя короля, эти насмѣшники немедленно смолкали; они нерѣшительно оглядывались кругомъ и, казалось, боялись нескромности перегородки, отдѣляющей кабинетъ де-Тревиля, но вскорѣ какой-нибудь намекъ возвращалъ разговоръ на прежнюю тему объ его высокопреосвященствѣ, и тогда смѣхъ возобновлялся, и они безпощадно осуждали и осмѣивали всѣ малѣйшія дѣйствія его.

 -- Вотъ люди, которые, навѣрно, попадутъ въ Бастилію или будутъ повѣшены,-- подумалъ д'Артаньянъ съ ужасомъ,-- и, безъ сомнѣнія, я попаду туда же съ ними, такъ какъ съ той минуты, какъ я услышалъ ихъ и продолжаю слушать, меня примутъ за ихъ сообщника. Что сказалъ бы мой отецъ, такъ строго наказывавшій мнѣ относиться съ уваженіемъ къ кардиналу, если-бы онъ зналъ, что я нахожусь въ обществѣ такихъ богохульниковъ!

 Понятно,-- въ чемъ едва-ли кто усумнится и безъ моего поясненія,-- что д'Артаньянъ не смѣлъ вмѣшаться въ разговоръ: онъ только глядѣлъ во всѣ глаза, слушалъ внимательно, яса дно напрягая всѣ свои пять чувствъ, чтобы ничего не пропустить, и, несмотря на свое довѣріе къ родительскимъ наставленіямъ, по своему собственному вкусу и инстинкту, чувствовалъ себя болѣе расположеннымъ хвалить, чѣмъ осуждать неслыханныя вещи, которыя творились передъ нимъ.

 Такъ какъ онъ былъ совсѣмъ неизвѣстенъ толпѣ придворныхъ де-Тревиля и его въ первый разъ видѣли здѣсь, то подошли спросить, что ему надо. При этомъ вопросѣ д'Артаньянъ очень скромно назвалъ свое имя, особенно ударяя на словѣ соотечественникъ, и обратился съ просьбой къ камердинеру, подошедшему къ нему съ этимъ вопросомъ, попросить де-Тревиля дать ему минутную аудіенцію, на что этотъ послѣдній покровительственнымъ тономъ изъявилъ согласіе и обѣщалъ въ свое время и въ свой часъ передать его просьбу де-Тревилю.

 Д'Артаньянъ, немного придя въ себя отъ своего перваго изумленія, имѣлъ, такимъ образомъ, свободное время ознакомиться немного съ костюмомъ и внѣшностью окружающихъ его лицъ.

 Центръ самой оживленной группы составлялъ одинъ мушкетеръ высокаго роста, съ надменною наружностью, странный костюмъ котораго привлекалъ на себя всеобщее вниманіе.