Три мушкетера. Том первый

 -- Вы думаете? отвѣтилъ д'Артаньянъ, далеко неувѣренный въ этомъ, такъ какъ онъ отлично зналъ, что письмо это исключительно лично для него имѣло значеніе, и онъ не видѣлъ въ немъ ничего, что могло бы послужить искушеніемъ для чьей-нибудь алчности. Дѣло въ томъ, что никто изъ прислуги, никто изъ присутствовавшихъ путешественниковъ ровно бы ничего не выигралъ, обладая этой бумагой.

 -- Итакъ, вы говорите, продолжалъ д'Артаньянъ,-- что вы подозрѣваете этого грубаго господина?

 -- Я вамъ говорю, что увѣренъ въ этомъ, продолжалъ хозяинъ:-- когда я доложилъ ему, что ваша милость любимецъ де-Тревиля и что у васъ есть даже письмо къ этому извѣстному вельможѣ, онъ, казалось, очень встревожился, спросилъ меня, гдѣ это письмо, и немедленно спустился въ кухню, гдѣ, онъ зналъ, находился вашъ камзолъ.

 -- Въ такомъ случаѣ, это онъ укралъ, отвѣтилъ д'Артаньянъ:-- я пожалуюсь на него де-Тревилю, а де-Тревиль пожалуется королю.

 Затѣмъ онъ важно вынулъ два экю изъ кармана, отдалъ ихъ хозяину, проводившему его со шляпой въ рукѣ до двери, и сѣлъ на свело желтую лошадь, которая довезла его безъ дальнѣйшихъ приключеній до воротъ Сентъ-Антуанъ въ Парижѣ, гдѣ ея хозяинъ продалъ ее за три экю, что составляло еще очень хорошую цѣну, принявъ во вниманіе, что д'Артаньянъ очень надорвалъ ея силы во время своего послѣдняго переѣзда. Барышникъ, которому д'Артаньянъ уступилъ ее за вышеупомянутые девять ливровъ, не скрылъ отъ молодого человѣка и того, что онъ далъ такую чудовищную цѣну исключительно только благодаря ея оригинальной масти. Такимъ образомъ д'Артаньянъ вошелъ въ Парижъ пѣшкомъ, неся свой маленькій узелокъ подъ мышкой, и бродилъ до тѣхъ поръ, пока не нашелъ комнату, соотвѣтствующую скуднымъ его средствамъ. Эта комната была родъ чердака и находилась въ улицѣ Могильщиковъ, близко отъ Люксембурга.

 Отдавши задатокъ, д'Артаньянъ тотчасъ же водворился въ своей квартирѣ и провелъ остальную часть дня въ обшиваніи своего камзола и панталонъ галунами, которые тайкомъ дала ему его мать, споровши ихъ съ почти новаго камзола д'Артаньяна-отца; затѣмъ онъ отправился въ желѣзный рядъ, чтобы заказать новый клинокъ для своей шпаги, и вернулся потомъ въ Лувръ спросить у перваго попавшагося мушкетера, гдѣ находится отель де-Тревиля, который, оказалось, расположенъ въ улицѣ Старой Голубятни, такъ сказать, совершенно по сосѣдству съ комнатой, занятой д'Артаньяномъ,-- обстоятельство, которое ему показалось счастливымъ предзнаменованіемъ для успѣха его путешествія. Послѣ всего этого, довольный собой за поведеніе въ Менгѣ, безъ упрековъ совѣсти въ прошедшемъ, полагаясь на настоящее и полный надеждъ на будущее, онъ легъ и заснулъ богатырскимъ сномъ.

 Заснувши крѣпко, еще по старой деревенской привычкѣ, онъ проспалъ до девяти часовъ и зачѣмъ всталъ, чтобы отправиться къ знаменитому де-Тревилю, по мнѣнію его отца, третьему лицу въ королевствѣ.

 

II. Передняя де-Тревиля.

 Де-Труавиль, какъ еще произносилась его фамилія въ Гасконіи, или де-Тревиль, какъ онъ въ концѣ концовъ сталъ называть себя самъ въ Парижѣ, дѣйствительно началъ свою карьеру такъ, какъ и д'Артаньянъ, то есть безъ гроша въ карманѣ, но съ большимъ запасомъ смѣлости, ума и здраваго смысла, что въ сущности дѣлаетъ то, что съ такимъ наслѣдствомъ часто самый бѣдный гасконскій дворянчикъ получаетъ въ своихъ надеждахъ гораздо болѣе, чѣмъ самый богатый перегорецъ или берріецъ наслѣдуетъ въ дѣйствительности.

 Его необыкновенная храбрость, его еще болѣе необыкновенное счастье въ тѣ трудныя времена подняли его на вершину той крутой лѣстницы, которая называется милостью двора и на которую онъ взобрался, перескакивая черезъ четыре ступеньки заразъ. Онъ былъ другомъ короля, который, какъ всѣмъ извѣстно, очень уважалъ память своего отца Генриха IV. Отецъ де-Тревиля такъ честно помогалъ ему во всѣхъ его войнахъ противъ Лиги, что, за неимѣніемъ наличныхъ денегъ, которыхъ всю жизнь не хватало у беарица, постоянно платившаго свои долги единственно умомъ, позаимствоваться которымъ отъ кого бы то ни было у него никогда не было нужды,-- такъ, повторяемъ, за недостаткомъ наличныхъ денегъ, Генрихъ IV далъ ему право, въ награду, послѣ своего вступленія въ Парижъ, взять для своего герба изображеніе золотого льва на красномъ полѣ, съ надписью fidelis et fortis. Это было много для чести, но очень мало для благосостоянія, а потому, когда знаменитый товарищъ великаго Генриха умеръ, онъ оставилъ своему сыну единственное наслѣдство: девизъ и шпагу. Благодаря этому двойному подарку и вмѣстѣ незапятнанному имени, де-Тревиль былъ принятъ ко двору молодого принца, гдѣ онъ такъ хорошо служилъ своей шпагой и былъ такъ вѣренъ своему девизу, что Людовикъ XIII -- самъ одинъ изъ первыхъ бойцовъ на шпагахъ въ королевствѣ -- говорилъ обыкновенно, что если бы онъ имѣлъ друга, которому пришлось бы драться, то онъ посовѣтовалъ бы ему взять въ секунданты прежде всего себя, потомъ де-Тревиля, а можетъ быть даже де-Тревиля и прежде.