Зато Людовикъ XIII питалъ дѣйствительную привязанность къ де-Тревилю, привязанность короля, привязанность эгоиста, это правда, но которая тѣмъ не менѣе все-таки привязанность. Дѣло въ томъ, что въ тѣ несчастныя времена короли старались окружить себя людьми одного покроя съ де-Тревилемъ. Многіе изъ дворянъ могли избрать девизомъ эпитета: сильный, составляющій вторую часть его герба, но немногіе изъ нихъ могли претендовать на эпитетъ вѣрный, составляющій его первую половину. Де-Тревиль принадлежалъ къ числу этихъ послѣднихъ; это была одна изъ тѣхъ рѣдкихъ организацій, съ гибкимъ умомъ, слѣпой храбростью, быстротой соображенья, дерзкій на руку, которому были даны глаза только на то, чтобы видѣть, когда король бывала, недоволенъ кѣмъ-нибудь, и готовый нанести ударъ этому послѣднему, кто бы онъ ни былъ -- Бесма, Мореверъ, Польтро де-Мере, Витри. Однимъ словомъ, де-Тревилю не доставало только случая, но онъ подстерегалъ его и твердо рѣшился ухватиться за его три волоса, если только когда-нибудь онъ попадется ему подъ руку. Немудрено, что Людовикъ XIII сдѣлалъ де-Тревиля капитаномъ своихъ мушкетеровъ, которые были для Людовика XIII по своей преданности, или, скорѣе, фанатизму, тѣмъ-же, чѣмъ для Генриха III его ординарцы и шотландская гвардія для Людовика XI.
Съ своей стороны, кардиналъ въ этомъ отношеніи не хотѣлъ отстать отъ короля.
Когда онъ увидѣлъ грозное отборное войско, какимъ окружилъ себя Людовикъ XIII, этотъ второй, или не первый-ли, скорѣе, король Франціи захотѣлъ имѣть тоже свою гвардію. Онъ завелъ тоже своихъ мушкетеровъ, какъ Людовикъ XIII своихъ, и можно было видѣть, какъ эти двѣ соперничающія власти набирали къ себѣ на службу во всѣхъ французскихъ провинціяхъ и даже въ чужихъ государствахъ людей, извѣстныхъ искусствомъ наносить ловкіе удары шпагой. Случалось, Ришелье и Людовикъ XIII играя вечеромъ въ шахматы, часто спорили по поводу достоинства своихъ слугъ. Каждый изъ нихъ выхвалялъ выправку и храбрость своихъ и, порицая громко дуэли и драки, они втихомолку подстрекали вступить въ рукопашную и искренно печалились или чрезвычайно радовались пораженію или побѣдѣ своихъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, разсказываютъ записки одного изъ современниковъ, который самъ лично нѣсколько разъ бывалъ побѣжденъ въ подобныхъ поединкахъ и много разъ оставался побѣдителемъ.
Де-Тревиль понялъ слабую сторону своего повелителя и только этой хитрости былъ обязанъ продолжительнымъ и непрерывнымъ благоволеніемъ короля, который не оставилъ по себѣ репутаціи человѣка, очень постояннаго въ своей дружбѣ. Онъ заставлялъ своихъ мушкетеровъ проходить церемоніальнымъ маршемъ передъ кардиналомъ Арманомъ Дюплесси съ лукавымъ видомъ; при видѣ котораго сѣдые усы его высокопреосвященства щетинились отъ гнѣва. Де-Тревиль превосходно понялъ войну той эпохи, когда, если не имѣли возможности жить на счетъ врага, жили на счетъ своихъ соотечественниковъ: его солдаты составляли сбродъ разнузданныхъ дворянъ, не повинующихся рѣшительно никому, кромѣ него одного.
Небрежно одѣтые, пьяные, исцарапанные, королевскіе мушкетеры, или, вѣрнѣе, мушкетеры де-Тревиля, шлялись по кабакамъ, гуляньямъ, на публичныхъ зрѣлищахъ, громко кричали, покручивая усы, позвякивая своими шпорами и побрякивая шпагами, и съ удовольствіемъ при встрѣчѣ давали пинки тѣлохранителямъ кардинала; тутъ же открыто, по самой срединѣ улицы, обнажали съ тысячью шутокъ свои шпаги; иногда ихъ убивали, но они умирали спокойно, вполнѣ увѣренные, что будутъ отмщены и оплаканы; большею частью они сами убивали и вполнѣ бывали увѣрены, что имъ не придется заплѣснѣть въ тюрьмѣ: де-Тревиль всегда выручалъ ихъ. Поэтому и превозносили-же де-Тревиля всюду эти люди, обожавшіе его; и отъявленные разбойники и мошенники дрожали передъ нимъ, какъ ученики передъ учителемъ, послушные малѣйшему его слову и готовые позволить убить себя, чтобы очиститься отъ малѣйшаго упрека.