Три мушкетера

The commissary then, instead of continuing to interrogate him, made him a long speech upon the danger there is for an obscure citizen to meddle with public matters.	Комиссар после этого, вместо продолжения допроса, произнес длинную речь об опасности, которая грозит маленькому человеку, осмелившемуся сунуться в политику.
He complicated this exordium by an exposition in which he painted the power and the deeds of the cardinal, that incomparable minister, that conqueror of past ministers, that example for ministers to come-deeds and power which none could thwart with impunity.	Кроме того, он пустился в пространное повествование о могуществе и силе г-на кардинала, этого непревзойденного министра, этого победителя всех прежних министров, являющего блистательный пример для министров будущих, действиям и власти которого никто не может противиться безнаказанно.
After this second part of his discourse, fixing his hawk's eye upon poor Bonacieux, he bade him reflect upon the gravity of his situation.	По окончании этой части своей речи, вперив ястребиный взгляд в несчастного Бонасье, комиссар предложил ему поразмыслить о своем положении.
The reflections of the mercer were already made; he cursed the instant when M. Laporte formed the idea of marrying him to his goddaughter, and particularly the moment when that goddaughter had been received as Lady of the Linen to her Majesty.	Размышления галантерейщика были несложны: он проклинал день и час, когда г-н де Ла Порт вздумал женить его на своей крестнице, и в особенности тот час, когда эта крестница была причислена к бельевой королевы.
At bottom the character of M. Bonacieux was one of profound selfishness mixed with sordid avarice, the whole seasoned with extreme cowardice.	Основой характера г-на Бонасье был глубочайший эгоизм в соединении с отчаянной скупостью, приправленной величайшей трусостью.
The love with which his young wife had inspired him was a secondary sentiment, and was not strong enough to contend with the primitive feelings we have just enumerated.	Любовь, испытываемая км к молодой жене, была чувством второстепенным и не могла бороться с врожденными свойствами, только что перечисленными нами.
Bonacieux indeed reflected on what had just been said to him.	Бонасье серьезно обдумал то, что ему сказали.
"But, Monsieur Commissary," said he, calmly, "believe that I know and appreciate, more than anybody, the merit of the incomparable eminence by whom we have the honor to be governed."	- Но, господин комиссар, - заговорил он с полным хладнокровием, - поверьте, что я более чем кто-либо знаю и ценю все достоинства его несравненного высокопреосвященства, который оказывает нам честь управлять нами.
"Indeed?" asked the commissary, with an air of doubt.	- Неужели? - недоверчиво спросил комиссар.
"If that is really so, how came you in the Bastille?"	- Но если это действительно так, то как же вы попали в Бастилию?
"How I came there, or rather why I am there," replied Bonacieux, "that is entirely impossible for me to tell you, because I don't know myself; but to a certainty it is not for having, knowingly at least, disobliged Monsieur the Cardinal."	- Как или, вернее, за что я нахожусь здесь - вот этого я никак не могу сказать вам, ибо мне это и самому неизвестно. Но уж наверное не за поступки, которые могли бы быть неугодны господину кардиналу.
"You must, nevertheless, have committed a crime, since you are here and are accused of high treason."	- Но вы должны были совершить какое-нибудь преступление, раз вас обвиняют в государственной измене.
"Of high treason!" cried Bonacieux, terrified; "of high treason!	- В государственной измене? - в ужасе вскричал Бонасье. - В государственной измене?..