Три кварка (1982-2012)

В его голове, словно кадры замедленной киносъёмки, проносились какие-то образы. Пожелтевшее от старости фото, на котором запечатлён он сам и рядом с ним двое детишек, мальчик, в котором можно легко узнать подросшего Костаса, и повзрослевшая девочка Ксения, спасённая их экипажем днём раньше. Ещё одно фото, на котором двое мужчин в военной форме с винтовками, один из которых очень похож на Смирнова. Потом ещё снимки, где те же мужчины, но уже по отдельности. И ещё… нет, даже не фотография, а, скорее, картина. Картина из реальной жизни. Девушка, очень красивая, босая, в цветастой юбке, стоящая у деревенской плиты. Штабс-капитан откуда-то знал, что эту девушку зовут Анна и что она…

Михаил потряс головой, пытаясь избавиться от наваждения.

Вроде бы получилось.

Он ещё раз погладил по волосам доверившегося ему малыша и поднял глаза, устремив взгляд в усеянное звёздами небо.

«Ну что ж, парень. Выходит, в этом мире мы с тобой не одни. Теперь нас, как минимум, двое. Дядя Михос и ты… малыш Костас. Малыш из Смирны. Костас Смирниакис…»

[1]Электрокардиограмма.

[2]Нищеброд, босяк (тур.).

[3]Французский Иностранный легион.

[4]Мустафа Кемаль Ататюрк — основатель и первый президент Турецкой Республики.

[5]Нет! Нет! Нет! Только британские подданные.

[6]Ария «Смейся, паяц, над разбитой любовью» из оперы Р.Леонкавалло «Паяцы».

[7]Я француженка. Мои документы сгорели..

Глава 19

Суббота. 18 сентября 1982 г.

С самого утра настроение у Евгения Захаровича было приподнятым. Да, побаливали старые раны. Да, возраст уже давал о себе знать, шестьдесят не сорок и уж, тем более, не двадцать пять. Но всё равно — именно в этот день, такой же солнечный, как и сегодня, впервые встретились четверо фронтовых друзей. Будущий экипаж тридцатьчетвёрки. Гриша Синицын, Марк Кацнельсон, Серафим Барабаш и он, Евгений Винарский, двадцатилетний сержант, командир танка. Впрочем, ни Гриша, ни Марик танкистами тогда ещё не были, да и сам Винарский командовал вовсе не тридцатьчетвёркой, а лёгким Т-70. И тем не менее, сентябрьским утром 42-го четыре бойца вместе, единой командой, вступили в неравный бой возле затерянного в сталинградской степи хуторка. Одержав пусть и не слишком большую и не слишком значимую по меркам всего советско-германского фронта, но всё же — победу. Которую помнили до сих пор.[1]

Сегодня, как и во все предыдущие годы, друзья вновь собрались вместе. Посидели неплохо, со вкусом — Гриша Синицын прилетел этим утром в Москву с какого-то заграничного симпозиума и прямо из «Шереметьево», с пылу, как говорится, с жару заглянул на огонёк к Кацнельсону. А ближе к обеду подтянулись и Винарский с Макарычем. В итоге литровая бутыль шотландского виски, привезённая из-за бугра бывшим башнёром, прошла на ура. Её хватило и на «за встречу», и «за прекрасных дам», и «за все хорошее против всего плохого», и даже про «тех, кто в море» не позабыли. Правда, за ушедших и павших иностранный самогон употреблять не стали — разлили свою, беленькую, и молча махнули по пятьдесят, не чокаясь. А вечером стало совсем хорошо. Марик послал Бориса, своего старшего, за добавкой, и тот, несмотря на уже закрытые к этому времени окрестные винно-водочные, умудрился-таки где-то раздобыть поллитровку, причём весьма и весьма приличную, не абы что. Короче, посидели и впрямь хорошо. Настолько хорошо, что Синицын еле вспомнил про поезд, билет на который покоился в кармане наброшенного на стул пиджака. Слава богу, Борису в тот вечер не наливали, и от Нижней Масловки до Курского он, подбадриваемый советами вовсю веселящихся ветеранов, долетел на стареньком «Москвиче» за какие-то десять минут, выехав едва ли не на перрон. На поезд в итоге успели. Правда, впритык. Буквально за секунду до отправления.

Проводив Гришу, друзья тепло попрощались, а потом разъехались по домам. Договорившись о следующей встрече и клятвенно пообещав друг другу не пропадать. По крайней мере, надолго. Макарыч укатил на метро, благо, оно ещё не закрылось, а Винарского Борис, следуя «ценным» указаниям отца, мухой подбросил прямо к Савёловскому вокзалу, высадив бывшего командира танка поближе к кассам. Мигнув на прощание габаритами, «Москвич» развернулся на полупустой привокзальной площади и скрылся под эстакадой.

Проводив взглядом машину, Евгений Захарович заторопился к платформе, памятуя о том, что последняя электричка ждать не будет и если не поспешишь, то куковать на вокзале придётся до самой зари. Или как в песне, «по шпалам, опять по шпалам» — напрашиваться на ночлег к Марику сержант отчего-то стеснялся.