Три билета до Эдвенчер

Новый стол муравьеда включал три пинты молока, пару сырых яиц и фунт мелко накрошенного сырого мяса; ко всему этому добавлялось еще три капли рыбьего жира! Приготовив на следующее утро этот винегрет, я все же подумал: ну как не побаловать моего питомца привычным лакомством! К счастью, близ нашего дома было несколько термитников, так я вскрыл один из них, как консервную банку, и густым слоем высыпал его обитателей в миску с молоком и тут же понес муравьеду.

Зверюга лежал на боку под деревом, свернувшись калачиком и укрывшись хвостом, словно огромным страусовым пером. Хвост укрывал его тело, включая и длинный нос, так что на расстоянии он выглядел как куча серой травы. Когда видишь этих животных в зоопарке, тебе и в голову не приходит, сколь велика польза этих хвостов. На открытых просторах саванны роскошные хвосты служат зонтиком. Свернется зверь клубочком между двумя травянистыми кочками, укроется хвостом — и не страшна ему любая непогода, кроме разве что уж самой злой! Заслышав мое приближение, муравьед тревожно зафырчал, откинул хвост и встал на дыбы, изготовившись к сражению. Я же поставил у его ног миску, произнес краткую молитву, чтобы с ним не пришлось слишком уж трудно, и отошел в сторону для наблюдения. Неуклюже волоча лапы, мой новый питомец приковылял к миске и, громко шмыгая носом, обнюхал ее по краям. Затем он сунул в молоко кончик носа — и заработал длинным серым змееподобным языком, то окуная его в жидкость, то втягивая назад. В один присест он вылакал всю миску, а я стоял и наблюдал, не смея верить своей удаче.

Муравьеды принадлежат к группе животных, не имеющих зубов. Зато природа снабдила их длинным языком и клейкой слюной, с помощью которых они захватывают пищу — язык действует по принципу липучки для мух. Всякий раз, втягивая в себя язык, муравьед отправлял в рот некоторое количество смеси яйца, молока и крошеного мяса. Со стороны кажется — сизифов труд, а, однако же, в два счета слопал все подчистую, да еще в течение некоторого времени обнюхивал миску: нет ли еще? Убедившись, что больше ничего нет, он снова улегся, свернулся калачиком, накрылся хвостом, словно покрывалом, и безмятежно уснул. А надо сказать, не зря я тогда помолился — с ним было на удивление просто, ни особых хлопот, ни забот.

Несколько недель спустя, уже вернувшись в Джорджтаун, мы приобрели подругу для Эймоса — так мы назвали муравьеда. Однажды утром к нам на шикарной новой машине подкатили два стройных, с иголочки одетых индуса и спросили, не нужен ли нам барим (так на местном наречии называется большой муравьед), и, получив наш утвердительный ответ, запросто открыли багажник. Там находилась опутанная массой веревок взрослая муравьедица. Вот это был сюрприз — почище чем извлечение кролика из шляпы фокусника! К сожалению, муравьедица выглядела крайне измученной, на ее теле и лапах имелось множество опасных порезов, так что кое-кто из нас даже сомневался, выживет ли она вообще. Разумеется, первое, что мы сделали — перевязали муравьедице раны и дали ей воды. Пила она долго и жадно, и, представьте, это взбодрило ее — причем до такой степени, что она готова была затеять драку со всеми нами вместе взятыми и с каждым в отдельности. В общем, мы нашли ее состояние достаточно хорошим Для знакомства с Эймосом.

Эймос жил в просторном отгороженном загоне под сенью деревьев. Когда мы открыли дверцу и его будущая невеста просунула туда кончик своего длинного носа, он встретил ее отнюдь не по-джентльменски: начал так шипеть, фыркать и угрожать когтями, что мы сочли за наилучшее убрать ее подальше. Попробовали поступить так: Разгородили загон заборчиком, одну половину оставили за Эймосом, а в другую поселили муравьедицу. Они имели возможность видеть и принюхиваться друг к другу через загородку, и мы не теряли надежды, что постоянное обнюхивание пробудит у Эймоса более нежные чувства.

Впрочем, и самка в первый день изрядно потрепала на всем нервы, отказавшись есть. Она даже не понюхала еду, которую мы ей предложили. На другой день мне пришла в голову идея — во время завтрака поставить миску Эймоса у самого заборчика. Как только муравьедица увидела, с какой жадностью (и с каким чавканьем!) он набросился на еду, она отправилась на разведку. Эймос лопал с таким наслаждением, что она просунула свой длинный язык в его миску. Завтрак прошел в теплой, дружеской обстановке — за десять минут от лакомства не осталось и следа. И теперь мы каждый день были свидетелями трогательного зрелища, как Эймос и его дражайшая половина, разделенные заборчиком, уписывали еду из одной миски. И хотя впоследствии муравьедица научилась есть и из собственной миски, все же она предпочитала есть из одной миски с Эймосом.

…Доставив Эймоса и его благоверную в Ливерпуль и глядя, как их увозят в зоопарк, для которого они предназначались, я испытывал несказанную гордость от того, что привез в Англию целыми и невредимыми этих животных — далеко не из самых легких для содержания в неволе.