А произошло это вот как. Мы со Смитом жили в пансионе на задворках Джорджтауна, подыскивая место для базового лагеря. Хозяйка пансиона оказалась столь любезной, что разрешила нам держать в своем палисаднике любых животных, которых мы будем приобретать, ну мы и поймали ее на слове. Бедняжка, наверное, и представить себе не могла, как мы злоупотребим ее гостеприимством и добротою, и лишь когда в ее крохотном садике проходу не стало от мартышек и прочей живности (а место для базового лагеря так еще и не было найдено) она, мягко говоря, занервничала. И то сказать, мы и сами чувствовали, что садик несколько перенаселен, а каково было остальным постояльцам! Ведь никогда не знаешь, когда у тебя под ногой Раздастся чей-то отчаянный визг или когда за штанину дернет не в меру любопытная мартышка. Появление же капибары переполнило чашу всеобщего терпения.
В один прекрасный вечер, ближе к ночи, к нам пожаловал некий господин с преогромным грызуном на веревке. Несмотря на внушительные размеры, капибара была еще подростком и к тому же совершенно ручной; пока мы вели торг с ее владельцем, она смирнехонько сидела с царственно-безучастным выражением на морде. Торги, однако, затягивались: от владельца не ускользнуло, как загорелись наши глаза при первом же взгляде на животное, но в конце концов оно стало нашим. Под жилище ему подобрал большой ящик вроде гроба, затянутый проволочной сеткой, по нашему мнению достаточно прочной, чтобы выдержать все покушения на побег. Мы щедро одарили его всяческими фруктами и вкуснейшими травами, каковые он принял с царственным снисхождением, и поздравили друг друга с приобретением столь милого создания. Затаив дыхание, мы любовались тем, как животное изволит вкушать поднесенные дары, потом с нежностью просунули ему сквозь проволоку еще несколько плодов манго и отправились на боковую. Мы некоторое время еще полежали в темноте, обсуждая новое, чудесное пополнение, и постепенно стали засыпать. Что эта ночка нам готовит, никто и представить себе не мог.
Около полуночи меня разбудили неведомые звуки, доносившиеся из садика под окном. Создавалось впечатление, будто кто-то играл на варгане[8] под странный аккомпанемент ударника, невпопад колошматившего по консервной банке. Я лежал, прислушиваясь и гадая, что бы это могло быть, вдруг меня осенило: капибара! С криком «Капибара удирает!» я выскочил из постели и бросился в сад, прямо как и был, босой и в ночной пижаме. Вслед за мной бежал мой заспанный компаньон. Когда мы спустились в сад, все было тихо-мирно. Капибара сидела, сохраняя привычную надменность осанки, но отчего-то повесила нос. Мы затеяли долгий спор, кто был источником шума — капибара или кто-то другой. Я горячо убеждал Смита, что это была не кто иной, как капибара; мой компаньон держался противоположного мнения.
— Да посмотри ты, какая лапочка! — говорил он. — Как она тихо сидит, невинное создание!
— Чувствует, что нашкодила, потому и корчит из себя лапочку, — возражал я.
Сияла ночь, луной был полон сад, а капибара не спускала с нас спокойных глаз. Звуки «музыки» более не раздавались, и мы тихонько побрели назад, продолжая ожесточенно спорить, хотя и шепотом. Но только мы улеглись, звук раздался снова, да еще громче прежнего. Я вскочил с постели и выглянул в окно… Я так и знал! В лучах луны проволочная сетка дрожала, будто струны…
Ну что я говорил? — с триумфом сказал я.
Так что ж она творит? — спросил Смит.
— Бог ее знает, только лучше спуститься и прекратить эти штучки. Иначе она перебудит весь дом.
Мы на цыпочках спустились вниз по лестнице и, укрывшись за большим кустарником, устремили свои взоры на клетку. Капибара восседала перед проволочной сеткой; вид у нее был исполнен благородства. Время от времени она наклонялась вперед и, подцепив своими огромными кривыми зубами проволоку, натягивала ее и отпускала, так что вся сетка принималась громко вибрировать, точно струны арфы. Капибара слушала, пока звук не умолкал в ночи, а затем, приподняв свой невозможный круп, принималась гулко громыхать задними ногами по жестяной банке. Видимо, это она так аплодировала самой себе.
— Как ты считаешь, — это она хочет удрать? — спросил Смит.
— Нет, это она так развлекается.
Капибара исполнила еще одну музыкальную пьесу.
— С этим надо кончать, не то она весь дом на уши поставит!
— И как тут быть?
— Уберем ударные, — практично сказал Смит.
— Да, но щипковые-то останутся!
— А если еще и завесить решетку?
Итак, мы убрали жестянку и завесили решетку мешками, чтобы лунный свет не служил для капибары источником музыкального вдохновения. Какое там! Думали, хоть на этот раз уснем, так она опять завела свою шарманку!
— Ну что нам с этим делать! — в отчаянии спросил Смит.
— Давайте ляжем и сделаем вид, будто ничего не слышим, — предложил я.
Мы улеглись. «Музыка» не смолкала. Где-то в доме хлопнула дверь, в коридоре послышался шорох шагов. К нам постучали.
— Я вас слушаю, — отозвался я.
— Ми-истер Даррелл, — пропищал голос из коридора. — Похоже, кто-то из ваших зверушек пытается удрать! Шум в саду невозможный!