Третий выстрел

Тут Дита вздрогнула: она и сама может попасть в эти страшные подвалы, где ей в затылок выстрелят из нагана, где ее могут повесить, жестоко повесить, как вешали жандармы: чтобы ноги чуть-чуть не доставали до земли, и бедный казнимый долго задыхался, дергался, пытаясь нащупать твердую почву, но только сильнее сам себе затягивал петлю. Про это ей Дина рассказывала, так вешали ее подруг. Страшно! Очень. Еще ведь могут разные хитрые муки придумать, будут бить, жечь огнем, топить, но не до конца… Господи, почему люди так изобретательны на пытки! И вот, чтобы прекратить это насилие, она и готовится… Остановить. Сдержать.

А еще в портфеле лежал ее любимый браунинг, который Георгий приказал выбросить после того, как все будет кончено. Это самая страшная улика, от которой надо будет немедленно избавиться. Дита время от времени, делая вид, что готовится достать из портфеля очередную бумагу, щупала там в глубине рукоятку пистолета, поглаживала теплый металл ствола, словно прощаясь. Он ей нравился этот короткий обрубленный браунинг. На мопса похож.

Василий появился в конце переулка, когда уже начало порядочно смеркаться, и высморкался по-настоящему, так громко, что даже было слышно. Все. Пора. Вот оно. Надо встать. Обязательно надо встать. Можно, конечно, не вставать, но тогда как после этого жить? Позор же. Но встать мало. Надо идти. Надо вспомнить, как это делается. Сначала приподнять ногу, передвинуть ее немного вперед, снова поставить. Кажется, так это делается. Потом то же самое — со второй ногой. Надо идти. Нельзя не идти. И хватит трусить.

Василий удивленно посмотрел на медленно идущую девушку, качнул головой в сторону ворот завода и пошел к цеху, куда стекался народ. Дита тоже туда вошла, встала, как и говорил Георгий, около самого выхода. Невысокий лысоватый человек что-то громко и яростно говорил с импровизированной трибуны, она плохо понимала, о чем. Но услышала последнюю фразу: «Победим или умрем!» Так и засело в голове, победим или умрем. Хотелось бы победить, конечно. А не умереть. Но тут как повезет. Черт…

Удивительно, что Старик приехал практически без охраны, несмотря на предупреждение Дины о его болезненной страсти к конспирации. С ним только шофер и все. Или где-то в толпе есть тайные агенты ЧК, которые внимательно осматривают всех вокруг? Ну, тогда точно «умрем», а не «победим». И всю дорогу, пока, завершив речь, окруженный рабочими человек шел к машине, на которой приехал, она повторяла про себя: «победим или умрем». Старик прошел совсем рядом с ней, и Дита вдруг почувствовала не то, что спокойствие, но какую-то заторможенность. Такое же ощущение, как в кабинете у дантиста: пока не сел в его пыточное кресло, трясешься от страха, а когда уже сел — тут все, деваться некуда, и страх отступает.

На улице стоял плотный полумрак, который вот-вот сменится полным мраком. Холодно. Августовские ночи очень холодные, Дита пожалела, что не взяла ничего теплого. К тому же с неба закапал мелкий московский дождик, не дождь, а морось какая-то. Из дверей гранатного цеха повалила толпа, в центре которой шел этот самый невзрачный в кепке и пальто. Всю дорогу по пути к машине какая-то женщина постоянно пыталась остановить его, дергала за рукав, что-то выясняла, заглядывая в глаза. Кажется, говорила про какую-то муку, которую отбирают при въезде в Москву, раз за разом спрашивала: почему отбирают? «Действительно, почему?» — удивилась Дита, запуская руку в портфель и в очередной раз нащупывая рукоятку своего «мопса». Нашла взглядом Василия, попыталась незаметно кивнуть ему, но он не ответил, тупо глядел в одну точку. Медленно, очень медленно он вытащил пистолет. Ленин попытался высвободить рукав пальто, но женщина держала его цепко и задавала один и тот же вопрос про муку и заставы. И тут Василий выстрелил.

Женщина, которая спрашивала про муку, взвизгнула и схватилась за грудь:

— Убили! Меня убили! А-а-а-а!

И действительно, на груди у женщины расплывалось красное пятно, она посерела и стала оседать. Василий застыл с пистолетом в руке. «Что он делает, идиот! — пронеслось в голове у Дита. — Промазал! Тогда почему не стреляет снова?! Надо мне?» Она потащила из портфеля своего мопса и, почти не целясь, выпалила в спину невысокого человека в пролетарской кепке. «Зачем он в кепке, — подумалось некстати. — Он же не рабочий? Ряженый, что ли?» Ленин покачнулся, стал поворачиваться в сторону стрелявших, и тут над ухом грохнул второй выстрел Василия, который, наконец, овладел собой. Эта пуля сбила Старика с ног, он упал ничком и не двигался. Василий швырнул браунинг под машину и бросился бежать. Водитель Ленина выскочил с наганом в руке, завопил:

— Держи его! — но сам упал на Старика, закрывая его собой и поводя стволом револьвера вокруг.

«Они не заметили, что я тоже стреляла, — удивилась Дита. — Как так? Ну да, мой выстрел тише, вот и не заметили. Но я же попала? Да, попала, видела, как попала. А что теперь-то делать?» Пистолетик незаметно вбросила обратно в портфель и, сама удивившись своей находчивости, закричала:

— Держи его! Вот он! Хватай!