Трещина

— На берегу, но не со всеми вместе, а отдельно. Сверху камень привалил, чтобы всё было по-человечески. Ведь он герой…

Борис хлопнул Николая по плечу.

— На верную смерть шёл, чтобы спасти нас. Действительно, герой… Эх, жалко парня!

— А знаешь, Борис, кто его убил? — спросил Николай, вспоминая события вчерашнего вечера. — Тот самый бугай, от которого и тебе досталось.

Борис заскрипел зубами от злости:

— Ну, попадётся он мне… Я ему его бычью шею сверну, это как дважды два… Кстати, у него я климовский нож видал.

— Ну да? — удивился Николай.

— Вот тебе и да. Неясно только, как он к нему попал…

* * *

Таран вернулся в стойбище один. По пути от лагеря пришельцев на горстку оставшихся в живых Людей Огня напали Древесные Люди и всех убили. Остался один Таран. Истекая кровью, со стрелой, глубоко засевшей в мощной спине, он к утру кое-как добрался до родной деревни. Узнав о поражении своих воинов, вождь пришёл в неописуемую ярость. Вопя от гнева и злости, он схватил дубинку и начал крушить ею всё, что попадалось под руку. И только после того, как одержимый яростью вождь проломил головы трём или четырём воинам из своего окружения, гнев его несколько улёгся. Срочно был собран совет старейшин, единодушно решивший отомстить пришельцам за смерть соплеменников. И вождь начал готовиться к новому походу. Ждали только улучшения погоды.

Глава тринадцатая

На третий день с утра подул юго-западный ветер, разогнавший тучи и принёсший долгожданное тепло. Робкое солнце выглянуло из-за холма и озарило землю своим живительным светом. Ему навстречу поднялись тысячи младших его собратьев — головки жёлтых одуванчиков. Люди, измученные бессонными ночами и постоянными бдениями, облегчённо вздохнули, улыбки появились на их лицах. Сегодня должна решиться их судьба: либо они вернутся в двадцатое столетие, либо… Действительно, что будет потом, когда кончится горючее? Куда забросит их жестокая и равнодушная к людским страданиям судьба? И как сложатся тогда их взаимоотношения с местными жителями?

Каждый из колонистов решал эти вопросы по-своему, но никто не произносил мыслей вслух, боясь показать свое неверие в возвращение. Люди обманывали себя и друг друга, делая вид, что вопрос о возвращении решён и не подлежит сомнению, что вернуться для них — это раз плюнуть, стоит только сесть в автобус. На самом же деле никто толком не верил в такое чудо. И всё же в глубине души каждого из этих измученных людей теплилась крохотная надежда — а вдруг? Один лишь Климов, обычно молчаливый и неразговорчивый, теперь болтал без умолку, вытряхивая на слушателей целый ворох несформировавшихся ещё, но уже родившихся мыслей о будущем житье колонистов в случае неудачной поездки. То ли желание приободрить упавших духом людей, то ли нервное возбуждение, явившееся результатом трагических событий трёхдневной давности, развязало ему язык, — только его голос слышался во всех уголках лагеря с раннего утра до поздней ночи.

— Ничего, мы им ещё покажем, — говорил он, — они ещё мириться к нам придут. Ну и что с того, что мы не найдём эту трещину? Нужна она нам очень! Уедем куда-нибудь подальше от этого проклятого места, разобьём новый лагерь и заживём себе припеваючи. Руки у нас есть, головы тоже на плечах у всех имеются, так неужели же мы дадим себя в обиду? Да никогда! За час мы уедем отсюда так далеко, что ни один дикарь нас не найдёт. А если и встретим в новых краях какое племя, то сумеем найти с ним общий язык и наладить соответствующий контакт. Они ведь тоже люди, надо только суметь договориться с ними. На первых порах автобус приспособим под жильё. А потом я вам такой дворец отгрохаю, что вы и сами не захотите отсюда уезжать. Не верите? Потом вспомните мои слова. А трещина… Что трещина? Найдём мы её, никуда она от нас не денется. Дайте только срок.

Этот монолог, прозвучавший ранним утром в день планируемого отъезда, мало чем отличался от предыдущих словоизлияний неугомонного столяра. Люди слушали его и в душе соглашались. Может быть, действительно, ещё не всё так плохо?

Отъезд был назначен на полдень. Зная, что сюда они больше не вернутся, колонисты грузили в автобус всё, что могло им пригодиться на новом месте жительства. В задней части автобуса устроили настоящий склад домашнего инвентаря, изготовленного руками колонистов. Здесь была и столовая посуда, и стол со стульями, и разобранный навес, который еле-еле влез в двери автобуса, и многое другое, к чему колонисты привыкли и что так или иначе пришлось бы восстанавливать на новом месте. Климов даже разобрал глиняную печь и, несмотря на бурные протесты водителя, перетаскал её по частям в автобус.

— В хозяйстве пригодится, — авторитетно заявил он.

В половине двенадцатого сборы закончились. Жалко было расставаться с лагерем, который люди с такой любовью возводили, надеясь обрести здесь свой Эдем. Но жить в постоянной тревоге, с минуты на минуту ожидая нападения жестокого врага, они не могли. Надо было ехать. Вдруг им повезёт, и сегодня трещина окажется на их пути…