Трещина

Борис спустился вниз и направился к автобусу. Николай встретил его улыбкой. Девушки во главе с Марией Семёновной хлопотали около раненого, предупреждая каждое его желание.

— Ну что, брат, — ласково спросил Борис, — скоро на ноги встанешь?

— Да хоть сейчас! — воскликнул Николай. — Я же совсем здоров, а они меня не пускают. Подумаешь, царапина. Эка невидаль!

Николаю, действительно, стало лучше, но непреклонная Мария Семёновна наотрез отказалась отпустить молодого человека.

— Лежи, лежи, Коля, — согласился с Марией Семёновной Борис. — Мы там и без тебя справимся. Ты нам для другого дела нужен.

— Для какого? — удивился Николай.

— Как для какого? А автобусом кто управлять будет?

— Какой ещё автобус! — возразила Мария Семёновна. — Ему покой нужен. Вон сколько крови потерял!

— Поживём — увидим, — многозначительно подмигнул Борис Николаю и вышел.

Олег Павлович складывал вокруг себя трофейные булыжники, готовый пустить их в дело, как только появится враг.

— Ну как поживает наш второй фронт? — спросил подошедший Борис.

— Вашими молитвами, — ответил инженер.

— Ладно, — кивнул Борис. — Если что — ори, я мигом прилечу.

— Да я и сам пока справляюсь. Спасибо.

Прошёл ещё час. Дикари всё не показывались. Обманчивая тишина и неизвестность давили на психику больше, нежели сам бой.

Олег Павлович, лежа за баррикадой, видел, как дикари на противоположном берегу разожгли костры, притащили откуда-то кабанью тушу и, слегка обжарив над огнём, принялись уничтожать. У инженера потекли слюнки. Мысль о еде впервые всплыла в его сознании за последние часы. Борис лежал на траве и, словно былинный богатырь, вбирал в себя силы от земли-матушки.

На ступеньках автобуса показался Николай. Борис поднял голову и улыбнулся ему.

— Ожил, герой? И сразу на передовую?

— Так точно, товарищ командир! — улыбнувшись в ответ, отрапортовал Николай.

В этот момент сверху раздался встревоженный голос Климова:

— Борис! Они идут!

— Николай! — крикнул Борис, вскакивая. — Быстро в кабину! Там твоё место.

Взобравшись на площадку, Борис увидал странную картину. К частоколу бежало около десятка воинов с охапками сена. Побросав сено у основания стены, они круто повернули назад. Тут же им навстречу выскочило ещё с десяток дикарей с горящими факелами в руках. Подбежав к стене, они ткнули факелы в сено и тоже скрылись в лесу. Сено тут же вспыхнуло.

— Что же это, Семён Степанович? — крикнул Борис. — Они же нас подожгли!

— Тем лучше, — отозвался Климов.

— Но ведь они сожгут нашу крепость!

— И тем самым откроют нам путь к бегству.

Языки пламени жадно лизали гладкие брёвна частокола, но сырая древесина долго ещё не поддавалась натиску огня. Сено почти догорело, и тогда группа дикарей, вырвавшаяся из лесной чащи, свалила к основанию стены новые охапки сена и сухого валежника. Огонь снова взметнулся ввысь, и скоро частокол запылал.

— Все вниз! — отдал приказ Климов. — Теперь они не сунутся, пока всё не сгорит. Изверги! Не потрудились даже раненых от стены оттащить.

Люди оставили наблюдательные площадки и спустились на землю.

— Хорошо горит! — сказал Климов, любуясь заревом.

— Что же теперь с нами будет? — заволновалась Мария Семёновна.

— Будет полный порядок, — убеждённо ответил столяр. — Товарищи женщины, займите, пожалуйста, места в автобусе. Согласно купленным билетам.

— Это ещё зачем? — недовольно вскинула брови Мария Семёновна.

— Домой поедем. Хватит нам приключений.

Жар от пылающего частокола стал нестерпим, и людям пришлось отойти к баррикаде, где с тревогой наблюдал за происходящим Олег Павлович.

— Собирайтесь, Олег Павлович, — сказал ему Климов, — скоро трогаемся.

— Я и сам так думаю, — ответил инженер.

Ветер дул с юга, снося дым и горящие искры в сторону горстки колонистов.

На том берегу реки, как только над частоколом взвились первые языки пламени, дикари предприняли ещё одну, самую отчаянную, попытку взять лагерь приступом. На этот раз их возглавил небезызвестный нам Таран. Присутствие опытного бойца придало смелости и отваги дикарям.

Колонисты вовремя заметили маневр врага и приготовились — в который раз! — дать отпор непрошеным гостям.

На этот раз дикари вели приступ молча, и это безмолвие больше, чем крики и вопли, заставляло людей содрогаться при виде их отвратительных звероподобных лиц.

— Вот он, голубчик! — узнал Тарана Борис. — Не стреляйте, оставьте его мне. Я сам с ним поговорю.

Приступ без особого труда был отбит, и лишь одного Тарана не трогали колонисты, уступив странному желанию Бориса. Пыхтя и кряхтя, Таран с трудом взобрался на баррикаду и предстал перед защитниками лагеря во весь свой гигантский рост. Дико зарычав, он бросился в объятия Бориса, и тела двух атлетов покатились по земле.

Пламя с рёвом и треском пожирало частокол, дым застилал глаза и забивался в лёгкие людей, отравляя их дыхание. Нестерпимым жаром веяло от гигантского костра.

А два врага катались по земле, рыча и осыпая друг друга проклятиями, каждый на своём языке.

— Погоди, гад, — рычал Борис, пытаясь скрутить дикарю руки. — Я тебе устрою варфоломеевскую ночь!..