Трещина

Профессор вышел, а через четверть часа вернулся с Мухиным. Двух санитаров предусмотрительный Скворешников оставил за дверьми кабинета.

— Так будет спокойнее, — заговорщически шепнул профессор Девяткину.

Мухин был мрачен сильнее обычного и совершенно безразличен к окружающему. Он осунулся и похудел, глаза его были тусклы и бесцветны.

— Вот, получите, — сказал профессор, кивнув на пациента.

Разговор затянулся на два часа. Девяткин попросил Мухина рассказать всё, что с ним произошло, начиная с семнадцатого мая. Мухин, сначала недоверчиво и с неохотой, а затем, чувствуя неподдельный интерес к себе со стороны троих незнакомцев и всё более и более воодушевляясь, в который уже раз поведал свою историю. Рассказ Мухина подействовал на троих мужчин, а в особенности на Девяткина, как сильно возбуждающее средство. Тут же по окончании рассказа на Мухина посыпался град вопросов. Гости желали знать абсолютно всё, а Мухин рад был поделиться своими горестями и тревогами со странными незнакомцами. На вопрос же, каким образом Мухин объясняет всё происшедшее с ним, тот только пожал плечами и, устремив взгляд в пол, ответил:

— Сначала я было подумал, что перебрал тогда с дружками, пили ведь какую-то химию, а потом, когда протрезвел, понял — нет, не химия здесь виновата. Чертовщина какая-то со мной приключилась, вот что я вам скажу. Думал сначала, что умом тронулся, но слишком уж всё это похоже на правду.

— Как — на правду?

— А вот, видите? — Мухин наклонился и нащупал на голове почти уже зажившую ссадину. — Это я заработал тогда ещё, когда в сарае головой о бревно трахнулся. Думаешь, сам себе башку расцарапал, чтоб поверили?

— Что вы! И в мыслях подобного не было, — ответил за всех Девяткин.

— Так вот, если и эта шишка, и всё, что со мной приключилось, было на самом деле, то и получается, что это правда. Слишком уж всё по-настоящему происходило. А как объяснить, я и сам не знаю. Может, какая-нибудь разновидность цыган объявилась? Ведь до сих пор же, говорят, кочуют, лоботрясы.

— Исключено, — категорически отрезал мужчина с усами. — По вашим же словам выходит, что это были настоящие первобытные дикари.

Профессор слушал всё это, широко открыв глаза и высоко подняв брови. Он совершенно не ожидал, что незнакомцы с такой серьёзностью отнесутся к россказням этого шута. Не могли же нормальные люди принимать бред сумасшедшего за чистую монету! А если могли, значит…

— Извините, я на минуту, — виновато улыбнулся профессор и стремительно вышел из кабинета.

Разговор продолжался. Павел Девяткин и два члена спецкомиссии выясняли всё новые и новые подробности, причём весь диалог записывался на портативный магнитофон, предусмотрительно взятый Девяткиным из дома.

— А как на всё это смотрит наука? — спросил Мухин, улучив свободную минуту в непрерывном потоке вопросов.

— Наука? Гм… — мужчина с усами задумался. — Не знаю, как смотрит наука, а мы — я думаю, мои коллеги согласятся со мной — считаем, что автобус марки «Икарус», и вы в том числе, семнадцатого мая сего года совершенно невероятным образом проникли в эпоху, отстоящую от наших дней на сто тысяч лет, а потом вы тем же путём вернулись обратно.

Последние слова усатого члена спецкомиссии слышал профессор Скворешников, входивший в тот момент к себе в кабинет во главе пяти здоровых санитаров.

«Свихнулись, — окончательно утвердился в своём мнении профессор. — Все до одного».

— Вот что, товарищи учёные, — громко произнёс профессор, останавливаясь посередине кабинета. — Я долго слушал ваш бред и, как врач, пришёл к выводу, что ваше место здесь, в этой больнице. Я, знаете ли, не один год сталкиваюсь с такими, как вы, и немало наслушался на своём веку всякой чепухи, так что распознать больного с расстроенной психикой для меня не составляет труда.

— Да вы что! — вскочил мужчина с длинными усами. — Вы-то сами хоть в своём уме? Мы ответственные работники!

— И ответственные работники сходят с ума, — вставил профессор.

— Результатов нашей поездки ждут в Академии наук СССР, — спокойно добавил Девяткин.

— Слыхали, — отмахнулся профессор.

— Позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону, вам там всё объяснят, — продолжал Девяткин.

— Обязательно позвоню, но потом. А сейчас будьте добры проследовать со мной, — и профессор указал на дверь.

— Это насилие! — заорал второй член комиссии и бросился к двери, расталкивая санитаров, но его тут же схватили.

— Не так быстро, — улыбнулся профессор.

— Ну, гад, я до тебя ещё доберусь, — прошипел член комиссии, пытаясь высвободиться из цепких объятий натренированных блюстителей порядка при клинике.

— И это слыхали, — добродушно усмехнувшись, ответил Скворешников. — Да вы не волнуйтесь, граждане, всё будет в полном порядке. Вы ведь и меня тоже поймите, я же выполняю свой долг.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге показалась молоденькая медсестра.

— Валерий Афанасьевич, вас к телефону, — прощебетала она и скрылась. Профессор почему-то смутился.

— Одну минуту, — сказал он и вышел.

— Ну и влипли вы в историю, — произнёс Мухин, сочувственно качая головой.