Трансгалактический Моджо-тайп

И потянулись прочь от тускло сияющего, испуганно затихшего человечества едва заметные на ночном небосклоне, но такие по сути своей яркие искорки космических кораблей. Сколько их было? Никто и никогда не сможет дать точной цифры. Много, так много, что в какой-то момент армейским кораблям было приказано отлавливать и возвращать беглецов. Еще бы, улетали лучшие. Самые молодые, самые умные, самые активные. А то, что оставалось, либо отказывалось крутить педали государственной машины, либо не обладало для этого необходимыми ресурсами. Кадровая нехватка стала настоящим бичом. Тотальные дыры на рынке трудоустройства, особенно в тех его областях, где требовался труд активных и предприимчивых специалистов, готовых брать на себя ответственность, а не действовать исключительно исходя из указаний, предписаний, инструкций. Безоглядная риторика Кшешинского, превозносившая рабочий класс в противопоставлении среднему классу, как источнику всех бед, привела к тому, что средний класс начал уходить либо в тень, либо туда, куда эта тень не доставала. А рабочий класс, при всем моем уважении, не тянул. Рабочий класс – это всегда конечный исполнитель. Он не привык брать на себя ответственность, не умел принимать решения, и был не в состоянии стать надежным посредником между властью и реальной жизнью. Отсюда – предсказуемая стагнация. Я уж не говорю о такой вещи, как творческая среда. Номенклатурные каналы консольной сети гнали такой унылый, несъедобный шлак, что слово «культура» вскоре стали произносить либо исключительно в насмешку, либо с каменным лицом страдающего запором чиновника среднего звена, которому с одной стороны страшно обосраться, а с другой, еще страшнее покинуть трибуну до щелчка хозяйских пальцев.

И по сей день разведчики, да и просто случайные корабли натыкаются на одиночные поселения, основанные в эту эпоху и развивавшиеся обособленно от разжиревшего тела цивилизации. Часть из них, и будем откровенны – большая часть – представляют собой опустившиеся, деградировавшие до средневековья клоаки. Кое-где дело дошло до легализованного каннибализма, религиозных жертвоприношений и просто публичных казней. Что, разумеется, страшно, поскольку все это взросло на удобренной почве возможно лучших умов человечества периода Кшешинского. Но известны и такие, как Новая Шангри-Ла, Город Разума, Коммуна Трехтысячников. Поселения, не только не опустившиеся после расставания с человечеством, но, напротив, в отрыве от него шагнувшие вперед. Фактически, эти люди перестали быть людьми, став чем-то большим. Честно говоря, мне каждый раз жалко, когда таких ребят находят. И хотя они раз за разом вносят свежую кровь в забитые целлофаном артерии нашей цивилизации, сама цивилизация может приносить в их заново устоявшийся уклад только грязь. Мы пронесли эту грязь через вселенную, как некую ценность, и распространяем ее вокруг себя, как благо. Напоминая при этом лошадь на параде, которая гадит просто потому, что она лошадь, и гадить для нее естественно.

Следует отметить, что во времена Кшешинского беглецов не любили в том числе и те, кто вроде бы боролся с режимом. В основном из того контингента так называемой оппозиции, которая активно бросала бомбы и готова была взрывать кафе с мирными и ни в чем неповинными жителями (ну или просто избивать бейсбольными битами любого, кто попадался на пути – не пропадать же боевому запалу), ради привлечения внимания к самому факту наличия борьбы. Наверное, отчасти они были правы. Они говорили: «Проклятые трусы, оставайтесь и деритесь. Сопротивляйтесь!» Но будем откровенны, далеко не все могут натянуть шапку-балаклаву и идти танцевать на престолах кровопийц. Да и разумность такого рода борьбы кажется многим, скажем так, спорной. К тому же, неприятие режима и отток лучших, пусть и слабых, нанес распухшему трупу системы ничуть не меньший вред, чем бомбы и манифестации, а возможно и больший. Другое дело, что сам я обитал в таком окружении, которое подобный вариант действий в сложившихся условиях принять не могло. Бежать вместо того, чтобы посмеяться – это было не наше дао.

Так же я не стал бы забывать о том, что большинство беглецов вышли из поколения типпи, субкультуры крайне миролюбивой и пассивной, полагавшей за откровение слова Кена Кизи: «Война против войны – тоже война». Уходить от борьбы было для них естественно. И это как раз выросшие из этой культуры бомбисты были жуткой мутацией. Которая, будем откровенны, не смогла нанести режиму сколь-нибудь реального вреда. Система подохла от старости, а выжили на ее обломках те, кто смеялся и смог остаться людьми. Ну и еще несколько десятков миллиардов зомби. Что касается милитаризированных пост-типпи, то многие из них борются до сих пор. Черт его знает, с чем. Когда терроризм и революция становится профессией, цель теряет значение, и главным становится процесс. В корне, по сути своей, эти люди ничем не отличаются от обычных политиков. А в политике, как я уже сказал, 99 % людоедов и 1 % просто плохих людей.