Что, будучи частью души, находится в этом мире либо взирает на этот мир и где какая-то часть души соприкасается с миром и взирает вовне, то душа должна ненавидеть. Некий учитель говорит: душа в своем высшем и наиболее чистом пребывает над миром[478]. Ничто не привлекает душу в сей мир, кроме любви. Временами она бывает одержима природной любовью, которую испытывает к телу. Иногда имеет она вольную любовь, которую испытывает к твари. Один учитель говорит: сколь малое отношение имеет глаз к пению, а ухо — к цвету, столь же малое отношение душа в своем естестве имеет к тому, что обретается в мире[479]. Потому говорят наши учителя по естественным наукам, что тело — гораздо больше в душе, чем душа — в теле[480]. Как бочка скорей содержит вино, чем вино бочку, так и душа скорей содержит тело, чем тело душу. Что душа любит в сем мире, от того она обнажена в своем естестве. Один учитель говорит: природа души и ее естественное совершенство заключается в том, чтобы ей там стать в себе умопостигаемым миром, где Бог вложил в нее образы всяких вещей. Кто утверждает, что он взошел к своему естеству, тому надо обрести в себе все вещи, отраженными в чистоте, каковыми они обретаются в Боге, — не так, как они обретаются в своем естестве, а как они обретаются в Боге[481]. Ни единый дух или ангел не коснется основы души и природы души. В ней восходит она в первое, в начало, где Бог простирается любовью во всякую тварь. Там примет она все вещи в Боге, не в той чистоте, когда они — в своей естественной чистоте, нет же, в той чистой простоте, когда они в Боге. Бог создал весь этот мир словно из угля. Образ из золота прочней образа из угля. Так и все вещи в душе чище и благородней, чем когда они — в мире. Материя, из которой Бог создал все вещи, менее ценна, чем уголь по сравнению с золотом... Кто хочет сделать горшок, тот берет частицу земли; это материя, с нею он будет работать. И вот ту форму, которая находится в нем, он сообщает горшку, и в нем[482] форма благородней материи. На этом примере я хочу показать, что в умопостигаемом мире, каковым является душа, все вещи бесконечно более благородны, чем тогда, когда они лежат в здешнем мире; как картина, вырезанная и выгравированная из золота, точно так и всех вещей образы в простоте пребывают в душе. Один учитель говорит: душа в себе имеет способность запечатлевать образы всяких вещей[483]. А другой говорит: душа никогда не сможет достичь своего чистого естества, чтобы не найти все вещи в себе запечатленными в разумном мире; и мир этот непостижим, ни единое помышление не достигнет туда[484]. Григорий сказал: когда говорим о Божественных вещах, мы должны запинаться, ведь это следует выразить словом[485].
Еще одно словцо о душе и довольно. «Дщери Иерусалимские, не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня, дети матери моей разгневались на меня»[486]. Здесь подразумевает она детей этого мира. Им душа говорит: чем освещает меня и касается солнце, то есть радости мира, то и делает меня смуглым, коричневым. Коричневый — несовершенный цвет, он несет в себе что-то светлое, но также и тьму. Что бы душа своими силами ни помышляла, ни делала и как бы светло то ни было в ней, это все-таки смешано. Потому-то она говорит: «Дети матери моей разгневались на меня»: дети — это все низшие силы души, все они борются с ней и ей досаждают; небесный Отец — нам Отец, а христианство — нам мать. Как бы прекрасна и сколь бы украшена душа ни была, и как бы она ни была полезна своими делами, все это несовершенно. Посему он говорит: «О прекраснейшая среди жен, выйди и иди прочь»[487]. Сей мир как женщина, ибо он лежит в немощи. Почему же он тогда говорит: «прекраснейшая среди жен»? Ангелы прекрасней, однако они гораздо выше души. Вот почему он говорит: «прекраснейшая», в своем естественном свете, «выйди и иди прочь»: изыди из этого мира и отойди от всего, к чему клонится душа[488]. И где ее что-то коснется, то она должна ненавидеть.
Молите нашего милого Господа, чтобы нам возненавидеть нашу душу под тем одеянием, в котором она является
ПРОПОВЕДЬ 18
Наш Господь пошел в город, называемый Наин, с Ним множество народа, а также ученики. Когда они входили в городские ворота, через них выносили умершего юношу, единственного сына вдовы. Наш Господь подошел и прикоснулся к одру, на котором покоился умерший, и сказал: «Юноша, тебе говорю, встань!». Юноша поднялся и тотчас силою тождества стал говорить, что он воскрешен посредством вечного Слова[490].