Читаем Тракт. Дивье дитя полностью

Тракт. Дивье дитя

— А тебе на что? Ну хоть бы и из староверов. Да не в том дело, — он наклонился к Симке. — Слышь, Серафим, идти мне надо. Мамка твоя проводит меня, а ты за мной не ходи. Хорошо?

Симка посмотрел на него с тихой укоризной.

— Да ты не грусти, ничего, — сказал Егор. — Я теперь в Прогонной жить буду. Еще приду вскорости. Надоесть успею тебе.

Симка коротко рассмеялся и качнул головой.

— А нет, так и лучше. Ну так ты сейчас отпусти меня, а потом я снова приду.

Симка только вздохнул. Секунду подумал, скинул тулуп, набросил на плечи Егора, взял кошку поудобнее и отошел к окошку.

Егор вышел из избы. Матрена пошла за ним, и вид у нее был недоумевающий.

— Зачем звал-то меня? — спросила она насмешливо, когда Егор остановился в огороде. — Девка я тебе, провожать-то тебя?

Егор пожал плечами и вытащил тот самый четвертной билет, что получил вчера от рваного мужика в трактире. Матрена тихо ахнула, глядя во все глаза.

— Точно, отдаю, Матрена. Гляди, не тебе даю — Симке. Чай, на какую-никакую корову хватит, а сено-то дешево нынче, двугривенный — воз… Вот и молоко… Да ты сахара-то купи ему — жалел, он, что сахара нет у вас…

Сунул бумажку в Матренину руку и сам сжал ее руку в кулак, повернулся и вышел на дорогу…

Федор проснулся довольно поздно.

С тех пор, как он обосновался в Прогонной, ему отчего-то стало тяжело спать. Если прежде он засыпал моментально и просыпался с петухами, то теперь сон долго не приходил, дразнил тяжелой мутной дремотой, и отпускал неохотно. Вот и этой ночью сны мелькали пестрые и странные, как горячечный бред: то рысь с голубыми девичьими глазами, из которых катились крупные слезы, то молоденькая, худенькая, совершенно нагая девчонка со спутанными волосами и диким лицом, вырастающая белым телом из березового ствола… то столбики золотых монет, выползающие из мокрой земли, извиваясь, как дождевые черви…

Немудрено, что Федор рявкнул на Игната, который сунулся его будить, и встал с постели уже близко к полудню, с больной головой. Чуть не швырнул сапог в хрипучие ходики. Вяло плеснул холодной водой в лицо, неохотно вышел к столу, через силу что-то съел, не разобрав вкуса, долго сидел, свесив руки меж коленей, глядя в пол — пытаясь прийти в себя.

— Проветриться тебе надо, — сказал Игнат, глядя на него. — Голову освежить. Фетинья, дура еловая, угару вчера напустила — сам чуть живой хожу. На воздух надо.

— И то, — Федор мотнул головой и скривился от неожиданной боли. — На вырубку съездить…

Игнат оседлал вороного.

Федору не хотелось выезжать в пасмур и хмарь, но на тракте действительно стало легче. На ветру прояснились мысли, сырой воздух показался сладким и терпким. Чудесно пахло лесом, дождем и дымом — и вкусно показалось дышать полной грудью. Настроение Федора так исправилось, что он даже завернул в трактир Силыча, справиться о новостях.

Ничего интересного, однако ж за ночь не случилось. Трактирщик утреннему гостю разулыбался, предложил свежего ситного с изюмом, чаю с медом — но никаких новостей не сообщил. Интересные гости не останавливались. Федор проговорил с Устином не больше пяти минут, отказался от чаю и вышел, а выйдя, увидал довольно необычную картину.

Около привязанного к изгороди вороного стояла девка и кормила коня кусочками сдобного кренделя. Вороной пофыркивал, но брал крендель у нее из рук, а она оглаживала его, называла ласковыми именами — и вообще обращалась с ним весьма уверенно, как человек, привыкший иметь дело с лошадьми.

Федор подошел.

— А вот кренделем его кормить — это баловство, — сказал он.

— Сама знаю, — усмехнулась девка, бросив на него косой взгляд. — Хороший жеребчик.

Федор успел оглядеть девку с головы до ног. Овчинный тулупчик нараспашку был накинут поверх синего ситцевого платья, голубая косынка едва прикрывала волосы — фигурка плотная, гибкая и сильная, а лицо… Вроде бы ничего особенного нет в лице — северяночка, курносая и скуластая, глаза длинные и серые, губы четкие и яркие, толстенная коса цвета ржаной соломы — но общий вид неописуем и незабываем. Насмешливая складка губ. В глазах холодный острый огонек, разум, лукавство, дикое веселье. Ласка, куница, горностайка — маленький, ловкий, гибкий хищник…

Не попадались Федору такие девки.

— Будь ты парень, — сказал он, отвязывая повод, — я б решил, что лошадь свести хочешь.

— А может и хочу, — рассмеялась девка. — Забоялся?

— Звать-то тебя как?

— Кто назвал, тот и знал.

— Экая ты скрытная. Для здешних что-то больно храбрая… Ты что, не в Прогонной живешь?

— Ну и не в Прогонной. На выселках.

— Это где ж?

— Где? Да на ржавом гвозде, с третьей полки, где дохлые волки!

Девка рассмеялась. Федор был озадачен.

— Небось, волки от языка твоего передохли, не иначе?

Девка снова коротко рассмеялась, откровенно показав яркие зубы с еле заметной щербинкой между передними резцами.