Тоска по дому

Благодатью Своей осени меня!»[33]

_______________________________________

Слова и музыка: Давид Бацри

Из альбома группы «Лакрица»

«Любовь, как я объяснил ее своей жене»

Самиздат, 1996 год

Дом третий

– Вдруг я услышала «бум», – тяжело дыша, говорит непосредственная свидетельница происшествия в кардигане.

– Вдруг я услышал «бум», – говорит продавец из обувного магазина, и невольная судорожная улыбка кривит его лицо.

Что за «бум»? С чего вдруг «бум»? Взрыв не производит «бум», как собака не произносит «гав». В кафе говорят, что Ноа еще не пришла, и старший администратор, уловив в моем голосе нескрываемую тревогу, пытается меня успокоить: полиция перекрыла движение, и, даже если она попыталась бы, у нее нет никаких шансов сюда добраться.

– Среди убитых есть женщины и дети, – объявляет диктор с одутловатым лицом.

«А Ноа? Она уже считается женщиной?» – мелькает у меня мысль. Внизу экрана бегут субтитры. Из-за перегрузки АТС рухнули телефонные линии в центре города. Но ведь прошло уже больше часа. У нее было достаточно времени, чтобы выбраться оттуда и позвонить. Телефон. Она? Нет, ее мать. Нервничает еще больше, чем я.

– Да, я слышал. Нет, не связывалась со мной. Нет, она не пользуется восемнадцатым маршрутом. Она ездит на сто пятьдесят четвертом. Скорее всего, застряла там и не может дозвониться, телефонная линия не работает. В Бецалеле? Там не с кем поговорить. Секретариат работает только по нечетным и только с десяти до одиннадцати ноль пяти. Я тоже думаю, что это возмутительно. Нет, в Тель-Авиве не лучше. Вы правы, Иехудит, пусть бы это было нашей главной головной болью. Ладно, первый, кто услышит сирену отбоя, сообщит, что нового, хорошо?

– Хорошо.

Я кладу трубку и начинаю ходить по комнате, не в состоянии выключить телевизор, но и на экран не могу смотреть из страха, что вдруг крупным планом покажут носилки с Ноа. Человек на фотографии, висящей в гостиной, продолжает смотреть в окно. Может, он тоже ждет звонка. Ноа права. Эта фотография действительно наводит тоску. Если Ноа благополучно выберется, я сниму это фото со стены. Что значит – «если»? Я ищу в холодильнике что-нибудь пожевать. Стикер «Искусство или Смерть» взывает ко мне с пробковой доски. Я нахожу два сушеных абрикоса. Резина. Вонзаю зубы в один из них, а другой подбрасываю в воздух. И ловлю. Лилах, дочка Симы, плачет, кричит. Ее плач раскалывает стены. В моей рабочей комнатушке книга «Психопатология» открыта на главе «Посттравматический синдром». Я листаю книгу, пока не дохожу до главы о поведенческой терапии для преодоления тревожности. Я не читаю, только кладу книгу брюхом вверх, открытую на нужной главе. Телефон разрывается. Теперь это должна быть Ноа. Непременно устрою ей выволочку. Почему не позвонила раньше? Это Хила. Ноа должна была позвонить ей утром из кафе, чтобы вместе записаться в кабинет нетрадиционной медицины, где лечат наложением рук, но от нее до сих пор нет ни слуху ни духу.

– А кафе недалеко от улицы Яффо, ты знаешь.

– Да, Хила, знаю.

– Ты смотришь телевизор?

– Смотрю. Выступает мэр. Перед микрофоном, похожим на морской огурец: «Ужасающее зрелище… В такой день… Сделали все, что в наших силах». За ним, как за футболистом, толпа болельщиков.

– Это ужасно, Амир, – шепчет Хила, – просто ужасно. Сколько ненависти нужно иметь, чтобы вытворять такое? Сколько в мире плохой кармы. Они не слышали о ненасильственном сопротивлении? Если бы они просто шли, взявшись за руки, никто не смог бы их остановить.

– Не знаю, Хила, не знаю, работают ли подобные вещи на Ближнем Востоке, – говорю я и понимаю, что мои слова так же пусты, как речи комментатора в студии.

– С ней все будет хорошо, да? – умоляюще говорит Хила. – Дай мне знать, как только что-нибудь услышишь от нее, Амир. Ты обещаешь?

– Да, обещаю. До свидания, Хила, пока.