Тоска по дому

– Знаешь, брат мой, что всего лишь пять лет тому назад в Тверии было только четыреста учеников ешивы? А сейчас, слава Богу, их три тысячи пятьсот человек, три большие ешивы, четыре детских сада. Пять мест в городском совете. И сделали мы все это – пусть Бог, благословенно имя Его, будет мне свидетелем, – идя путями мира, словами увещеваний. Без принуждения и насилия. Так вот, о чем я? Эту ночь ты поспишь у нас, пока гнев твой не остынет. Я скажу Билге, чтобы она приготовила тебе кубэ хамуста. Ты и для Симы возьмешь, если останется. А завтра утром прочитаешь со мной утреннюю молитву. Помолимся и за здоровье папы, скоро у него операция. И здоровье его важнее всего, о чем мы здесь говорили, это уж абсолютно точно. Затем ты аккуратно и красиво побреешься, поедешь домой и уступишь. Что ты так беспокоишься? Немного терпения, братишка, и увидишь, все устроится.

– Ты понимаешь, – говорю я Ноа и режу помидор – сначала на половинки, затем вдоль и поперек. – Пока Моше был в Тверии, я тут немного подумала.

– И что ты решила? – спрашивает Ноа, нарезая на другой разделочной доске желтый перец, который принесла с собой.

– Не то чтобы решила, – отвечаю я и кладу нарезанный кубиками помидор в миску.

Ноа добавляет туда кусочки перца. На мой вкус, нарезано недостаточно мелко, но я ничего ей не говорю.

– Так что же решено? – Ноа берет луковицу. За это она еще расплатится слезами.

– У меня такой метод, – говорю я ей, – я всегда им пользуюсь, когда возникают сомнения, а я должна выбрать что-то одно. Я закрываю глаза и в воображении – с предельной ясностью, не упуская ни одной мелочи, – представляю себе обе возможности. В данном случае я закрыла глаза и представила себе, какой будет жизнь без Моше. Как я буду растить детей без него. Как буду спать без него. Как буду смотреть телевизор, не опуская голову на его плечо, когда программа скучная.

– И что ты почувствовала? – спрашивает Ноа, и голос ее звучит глухо из-за слез от лука.

– Головокружение, – ответила я. – Головокружение. Я почувствовала себя в лифте, спускающемся вниз, мелькают этажи, вот уже и подземная стоянка, вот и минус один, минус два, минус три, а лифт продолжает опускаться, даже когда заканчиваются все этажи.

– А что ты чувствовала, представив себе вторую возможность?

– Ничего, – объясняю я, добавляя в миску оливкового масла. – Мне уже не надо было представлять себе вторую возможность.

– То есть ты уступишь? Лирон перейдет в тот садик? – спрашивает Ноа, и разочарование в ее голосе горько, как листья салата.

– Нет, – успокаиваю я ее и перемешиваю салат. Помидоры, которые были внизу, поднимаются наверх. Зерна кукурузы перемещаются вниз.

– Как же так? – Ноа в замешательстве разводит руками.

Мы садимся за стол. Я накладываю ей на тарелку салат, проверяю, не проснулась ли Лилах, и объясняю:

– Вчера Моше приходит домой, и, прежде чем я успеваю что-то сказать ему, он берет меня за руку и с серьезным, как у диктора вечерних новостей, лицом усаживает меня здесь, за этот стол, и говорит мне: «Послушай, Сима, я думал об этом, а также посоветовался с Менахемом, и сейчас мне кажется, что, видимо, не совсем правильно переводить Лирона в новый детский сад посреди года. Давай подождем со всем этим до следующего года, посмотрим, как все будет развиваться, хорошо?» – «Хо-ро-шо», – говорю я ему, будто делаю большое одолжение, но внутри помираю от смеха. Ты улавливаешь? Если бы он только позволил мне говорить первой, то не знаю, что бы я ему тогда сказала.

– Ой, Сима, Сима, – восклицает Ноа и обмакивает кусочек черного хлеба в заправку, оставшуюся на тарелке. – Бога у тебя нет.

– Почему это? Он у меня есть, – скромно улыбаюсь я и встаю, чтобы нарезать еще хлеба. Я отрезаю три аккуратных ломтика и еще один – кривой, толстый в начале и тонкий в конце. И когда я возвращаюсь к столу, то нахожу Ноа с закрытыми глазами, дрожащими ресницами и с улыбкой блаженства на устах. – Салат был такой вкусный? – спрашиваю я ее, а она приоткрывает один глаз и с укором говорит:

– Не мешай мне, Сима, я в самом разгаре.

– В разгаре чего? – спрашиваю я.

– Молчи, – говорит Ноа, – я воображаю сейчас каждую деталь из двух своих возможных вариантов.

Никто и не вспомнил о моем дне рождения. Не то чтобы я надеялся, будто меня отвезут на сафари в Кению, как Даниэля, который живет в Мевасерете, но и подумать не мог, что его просто проигнорируют. Они ведь хорошо знают дату. На всякий случай еще за неделю я трижды сказал, что в классе меня будут поздравлять с днем рождения, и положил на холодильник записку с датой, написанной огромными цифрами, так что мама даже без очков не могла ее не заметить, но именно в тот день в полдень к нам нагрянули парни из взвода Гиди. Это был их первый отпуск после происшествия, и они решили приехать к нам прямо с базы, а поэтому не успели – о чем очень сожалеют – предупредить нас заранее. Мама сказала:

– С чего это вдруг? Вы не должны предупреждать. – Она позвонила папе и сказала: – Реувен, приезжай домой поскорее, товарищи Гиди здесь.