Тоска по дому

Менахем не успевает ответить, как слышится стук в стекло телефонной будки. Солдат со все еще красными глазами пытается что-то сказать. Он снимает с часов предохраняющую от удара наклейку и приближает циферблат к стеклу, показывая Моше время. Моше смотрит и приходит в ужас. Перерыв давно закончился. По его спине пробегает дрожь стыда. Ему следует закончить разговор прямо сейчас. Он торопливо благодарит брата, прощается и вслед за солдатом спешит к автобусу. На площадке перед автобусом уже собрались пассажиры. Кто-то бросает:

– Стыд и позор!

А другой добавляет:

– Это потому, что они монополисты. Поэтому они себе все позволяют.

Моше пробирается сквозь толпу, низко склонив голову от стыда. Ничего подобного с ним никогда не случалось.

– Так что скажешь? – спрашиваю я Ноа, когда через несколько дней она снова заглядывает ко мне выпить кофе. Пробегает по стенам взглядом фотографа, и я опять сожалею, что не успела прибраться до ее прихода. Единственные картины, имеющиеся у нас на стенах, это рисунки ваз, подаренные каким-то дальним родственником Моше, считающим себя чуть ли не Ван Гогом. И огромные фотографии братьев Моше и его родителей на нашей свадьбе. Так пусть бы хоть в доме был порядок.

– Ну, – подгоняю я ее, – все время только я и говорю, а ты? Что ты думаешь?

Я опираюсь на локти и жду приговора. Она начинает говорить. Останавливается. Начинает говорить. Останавливается.

– Чего ты боишься? – смеюсь я. – Скажи, что ты чувствуешь, не умом, а сердцем.

– Кто я такая, чтобы высказывать свое мнение, я ведь не… – протестует она.

Я закатываю глаза к потолку:

– Да ты не волнуйся, ведь я не стану воспринимать это как Синайское откровение, я просто хочу услышать другое мнение.

– Ладно, – соглашается Ноа, берет зубочистку и держит ее между пальцами, как сигарету. – Первым делом, – начинает она и делает затяжку из зубочистки, – я думаю, тебе стоит побывать в этом садике, прежде чем ты примешь решение. Кстати, когда ты туда отправишься, я не против пойти с тобой. У нас есть учебный проект о религии и Боге. Правда, мы уже сдали свои работы, а я наснимала множество обуви в витринах – они у меня символизируют поклонение брендам западного мира; но преподаватель сказал, что, по его мнению, я просто сбежала от эмоциональной конфронтации с темой.

– А во-вторых? – спрашиваю я, торопя ее с ответом, и тоже беру зубочистку.

– Во-вторых, я думаю, что проблема здесь значительно глубже, чем выбор детского сада.

– То есть? – Я настойчиво пытаюсь вытянуть из Ноа ее мнение, словно бумажную салфетку из упаковки со слишком маленькой щелью.

– То есть, – говорит она, жуя зубочистку, – судя по накалу твоих эмоций, мне кажется, что речь идет о чем-то… принципиальном и ты должна осознать, готова ли ты уступить в принципе. Готова ли ты и в самом деле уступить. Ибо, если ты по-настоящему не готова, но тем не менее уступишь, это будет грызть тебя изнутри. Ай! – Зубочистка впилась ей в язык.

– Спасибо, – говорю я. – Хочешь чего-нибудь сладкого? – Она поднимает на меня глаза. Удивлена резким переходом. Она меня еще не знает. Со мной нечего толочь воду в ступе. Поняла, значит, поняла. Мы обе кладем «окурки» своих зубочисток в пепельницу, и я встаю, чтобы опустошить ее и принести немного печенья. А по дороге спрашиваю:

– Что у вас с Амиром? Вам в нашей квартире хорошо?

– Да, – отвечает она, – конечно.

– А знаешь, – говорю я, – это была первая квартира, в которой мы жили. Сразу после того как поженились.

– Это и для нас первая квартира, где мы живем вместе, – говорит Ноа. Есть что-то странное в том, как она это говорит. Ее тон падает к концу фразы, словно губы, раскрывающиеся для улыбки, но с опущенными уголками. Нет, это скорее похоже на улыбку, слишком быстро исчезающую с лица. Я возвращаюсь к столу с полной тарелкой. Она берет печенье, откусывает кусочек, и ее охватывает радостное изумление. Как?.. Что?..

– Что за вкуснятина? – спрашивает она, беря с подноса еще одно печенье и поднося его к носу.

– Это ба́ба, – объясняю я. – Мама Моше научила меня готовить. Тесто с тонким слоем пасты из фиников, орехов и разных специй.

– Я должна отнести немного Амиру, он обожает сладости. – И снова вместо того чтобы сказать это радостно, она произносит слова так, будто обязана принести ему печенье, хотя на самом деле ей совсем этого не хочется. Влажным пальцем она подбирает с подноса несколько крошек ба́бы, кладет палец себе в рот и смотрит на меня другим взглядом, оценивающим, взглядом начальника отдела кадров.