Тоска по дому

Вот и сейчас мне тоже хочется поставить на стол перевернутый стул и уйти. Но куда? Конечно, я могу позвонить кому-нибудь. Только вот кому именно? В такое время весь мир играет в «музыкальные стулья», и я единственный, кто остался стоять. Недосягаемая Ноа мечется между Бецалелем и кафе. Давид занят выше крыши репетициями своей группы «Лакрица», готовя первое выступление в иерусалимском театре «Паргод». Он звонит мне обычно ночью, между часом и двумя, и охрипшим от пения голосом воет от тоски по Михаль. Я его успокаиваю, напоминаю ему о ее скверных качествах (только бы она не вернулась к нему, иначе мне несдобровать) и отправляю его обратно, на репетицию. А сумасшедший Моди путешествует по миру. Ах, как бы в кайф мне было сыграть с ним в теннис. Один-два сета. Подача бэкхендом вдоль линии. Удар с лета – воллей, мягкий, коварный, ему до этого мяча не дотянуться. А потом в пабе Теннисного центра сидеть потным и томимым жаждой, пить и смеяться, смеяться и пить. Но он сейчас так далеко, мой лучший друг. Раз от разу его письма становятся все более забавно-философскими, насыщенными каким-то пьянящим чувством свободы. И отвлеченными. Весьма отвлеченными. Что ежедневно оставляет меня наедине с голосами Моше и Симы, ссорящимися за стеной.

Есть нечто смущающее в этом вокальном подглядывании, поэтому, как только они начинают, я закрываю дырку в стене и включаю радио. Но все же, по-видимому бессознательно (мы учили это в курсе когнитивной психологии – твой мозг впитывает впечатления, но ты этого не осознаешь), я понял, что ссора эта связана с их сыном. И что это серьезно. Даже Ноа, которая в последнее время подружилась с Симой, сообщает о кризисе. Только бы они не расстались внезапно, хозяева нашего дома. С Давидом такое случилось, и женщина просто вышвырнула его из дома со всеми его гитарами, предупредив за неделю. С другой стороны, – и эта мысль молнией проносится у меня в голове – дай-то бог, чтобы они расстались, и мы уедем, пусть уже наконец произойдут изменения. Нет! Я возвращаюсь в состояние равновесия. Только бы не переезжать снова в другое место. Теперь, когда я привык к этой квартире. К микрорайону, в котором мы живем. К Йотаму. К его мягкому нерешительному стуку в дверь.

В такие дни я с нетерпением жду его.

Когда я вижу Йотама в подвернутых брюках, с волосами, падающими ему на глаза, с озорством, иногда вырывающимся из-под окутывающей его оболочки грусти, что-то во мне улыбается. Вчера, к примеру, на фоне особенно ядовитой мысли (мы с Ноа просто мошенники. Оба предъявляем миру – а также друг другу – некий образ спокойствия, сдержанности, уравновешенности и замкнутости. Но внутри каждого из нас – вселенское смятение) появляется Йотам со своей доской и шашками. Я несколько пресытился шашками, ведь мы много играем в клубе, и тогда я предложил научить его шахматам. Он с радостью согласился. Гиди, как выяснилось, обещал научить его, но не успел. Я запретил себе расспрашивать о Гиди. Он сам расскажет, когда захочет. А до этого не стоит его теребить. Я достал свои шахматы из шкафа и выложил фигуры на стол. Слоны отряхнулись, кони встрепенулись, давно я уже не вынимал фигуры из коробки. Вытащил из ящика и старые шахматные часы, поставил их рядом с доской, хотя не думал, что нам предстоит ими воспользоваться.

– Какой цвет ты выбираешь, Йотам.

– Белый.

Дети всегда предпочитают белый цвет. Но я почему-то уже с первого раза, когда играл с папой, выбрал черные фигуры.

– Отлично. А теперь расставь фигуры на доске. Каждую фигуру, которую я ставлю на доску, ты ставишь на своей стороне точно так, как у меня. Сначала – все пешки во втором ряду перед собой. Эти фигуры наименее важны. Затем, по краям, ставим ладьи. Рядом с ними – кони. Дальше – слоны. А потом – королева и король. Как отличают королеву от короля? Хороший вопрос.

В последнее время, когда Ноа приходит домой, радость Амира по поводу ее возвращения смешивается с ощущением, предваряющим появление чувства обиды. Обида уже притаилась у него в груди – еще до того, как появится конкретная причина. Он ждет поцелуя, который окажется слишком коротким, замечает туфли, небрежно сброшенные с ноги и оставленные в гостиной. Ждет, что у него появится повод говорить колкости, ворчать и брюзжать. Ноа стоит перед ним, захваченная врасплох, совершенно не готовая. Ноги у нее слишком болят, чтобы она могла сдержаться и отнестись к его словам с пониманием. Она ему отвечает. И на несколько минут они отталкиваются друг от друга, словно два магнита, прижатые одноименными полюсами. Он идет в кабинет. Она заходит в душ. Он безуспешно пытается прочитать статью и ничего не может понять. А у нее мыло все время выскальзывает из рук. А когда она наконец выходит, завернутая в два полотенца, он появляется перед ней, преклоняет колени и говорит:

– Прости, Ноа. Целый день я тебя жду, готовлюсь к встрече, а когда ты приходишь, вместо того чтобы быть ласковым, я действую тебе на нервы.

С нее капает, она гладит его по голове и говорит: