Томас

Услышав вопрос, Тихоня растерялся, задумался. Куда податься? В Ревель, — вернее, Таллин, — нельзя — это уже чужая территория — границы изменились. Пруссаки хоть с опозданием, но догадались, как ему отомстить. В Московское Княжество или Казанское? — и там, и там у него было много приятелей. Можно было б гульнуть, поохотиться, порыбачить, вспомнить минувшие деньки, но... Тихоня и это вариант отверг — не хотелось уезжать далеко от дома...

Тогда остается... Что? Конечно! Малая родина — старый добрый Городок. До западной границы далеко, земля, можно сказать, ничейная, вольная — Дикое поле. Там всё знакомо — каждая улочка, переулочек, и Петровна, если что, поможет. Тоня... Только всплыло в памяти её лицо, как Томасу стало досадно и обидно за свою глупость — он долго ей не звонил, не писал. Однако ощущение недовольства быстро сменилось радостью: вот она обрадуется его приезду!

— Я бы в Городок рванул.

Князь после этих слов засмеялся и с выражением продекламировал: «Скоро горожанин пойдет на свет и потеряет счастье. И будет беда великая, и все умрут».

— Что это? — спросил Томас.

— Это Соловушка напел, грешный. Провидец наш. Полгода молчал, а намедни прорвало. Думал, с чего бы это, какой горожанин? А тут Городок. Совпадение?

— Что значит — все умрут?

Князь провел ладонью по гладкой блестящей голове. Достал платок из кармана брюк и вытер руки.

— Пустое — у него все мрут. Я о другом. Не придал бы значения этому меленькому совпадению, если б оно не касалось вас, Томас. Кто-то другой, но не вы. Уникум разрушения, алмазная песчинка в идеальном механизме Природы. Сколько вас знаю, не перестаю поражаться: всё к чему вы прикасаетесь, с кем знакомитесь, во что верите, всё меняется, обретая парадоксальное, вывернутое наизнанку значение. Разбрасываться такими кадрами я не имею права и не желал бы... Признаться, для Княжества было бы спокойнее запереть вас здесь в Конторе, но в этот раз доверюсь своей интуиции... Вы сегодня получите расчет — пусть кастелянша отдаст вам отступные. Берите копеечный рюкзак. Скажите, я приказал. Это пенсия. До вечера сдать дела и, как только будете готовы, отправляйтесь домой. Только одна просьба. Узнайте, что за свет такой? Если всплывет этот таинственный горожанин — звоните. Раз устали — надо отдыхать...

28 Большой брат

Раз устал, надо отдыхать... сказал тогда Князь.

Баронесса подошла к серванту, открыла стеклянную дверку и достала из бара початую пол-литровую бутылку «миргородской». Один глоток — и водички почти нет. Остатки вылила на платок, протерла им лицо и, усевшись на стул, тяжело вздохнула.

— Вот сволота.

Непонятно, кому были адресованы эти слова? Томас надеялся, что не ему.

— И ты, гад, чего молчал? Неужели это такая тайна? — веер яростно терзал воздух. — Сколько раз мы пытались не обращать внимания на эти... — Антонина Петровна усмехнулась,- пророчества.

— И что?

— Выходило ещё хуже. Ладно, давай думать спокойно. У нас есть Соловей. У нас есть ты. Вы дуэтом вспоминали про мой Городок. Значит, здесь что-то должно скоро произойти.

— Князь сказал — событие касается света.

— Намек на чистеньких? Хорошо, давай потопчемся на этой могилке... Свет — это не про меня. Мне нет дела до света, пойдет ли кто куда, найдет ли счастье... Или не найдет.

Томас осторожно предположил:

— А вдруг у тебя в городе появится ну очень чистенький?

— В смысле?

— Страшный суд и всё такое.

— Не, всё это бредни.

Баронесса отвернулась, посмотрела в окно. Томас заметил, как начали двигаться её губы, словно она читала про себя. Веер с хрустом сложился, и кончик показал на Тихоню.

— Слушай, если у меня в отчине и дедине по твоей милости начнется драчка... — баронесса посмотрела на Тихоню исподлобья и погрозила веером.

— Это с каких это?

— А нечего тайничать.

— Напугала. — Томас подался вперед: — Скажи лучше, откуда твой знакомый знает о нашем с Князем разговоре? Это же такая тайна, шо капец!

Антонина Петровна хитренько улыбнулась.

— От тебя.

— Как это? Я никому не говорил.

— Но вспоминал?

— А что запрещено?

Баронесса кивнула.

— В моем городе — да.

Тоня встала, держась за поясницу, потянулась.

— После твоего отъезда в сороковых я окрутила одного мужичка из Курдюмовки. Он такой любопытный был, такой любопытный — страх. Все боялся, что против него соседи заговоры плетут, хотят деньги украсть, анонимки пишут. Вот я и подкатила к нему, говорю, хочешь знать, что думают в округе? Дала недельку послушать его улицу. На пробу, стало быть. В итоге заполучила два козыря — душу и всевидящие глазки. Давно хотелось.

— Подожди, где Курдюмовка, а где центр?

— Так когда это было? Мужик оказался не промах, скупердяй ещё тот — с самого начала ругались. И тогда, и теперь за каждую услугу требует землю. Я к нему ходила, ты думаешь, запросто так? А улица Пионерская, дома с тридцать четвертого по семьдесят восьмой не хочешь?

— И что?