Томас

Он-то знал — баронесса в таких случаях теряется, потому что на неё никто никогда не повышает голоса, но к удивлению Тихони хозяйка продолжила гнуть своё:

— Говори! Зачем приехал?! Что наплел Соловей?

Здесь, надо признать, Тихоне стало дурно. Он любил загадки, интриги, трюки и фокусы. Озадачивал своих жертв, наслаждаясь их глупостью и слепотой, но сейчас перед ним была чужая необъяснимая загадка, даже парадокс.

— С чего ты взяла, чтобы я...

Антонина Петровна со всего размаху, со звонким хлопком, ударила Тихоню веером по руке.

— Не юли! Ты мне мяса дай, а сухари оставь помазкам. Зачем приехал, ирод?

Лицо у Чертыхалськи вытянулось, пошло пятнами. Он то улыбался, то хмурился. Подвинув стул ближе, взял баронессу за руки.

— Тоня, я тебе как на духу, и ты поймешь, что моей вины здесь нет... Я начну говорить, а ты не перебивай... Честно... Не знаю о чем ты...

Тут он понял, если не сменит тему, то может получить веером или хрустальной пепельницей уже по голове.

— Стоп! Я же просил... Не знаю о чем ты!.. Но если мы говорим не о птице, а о Соловье, то разреши внести ясность. Не понимаю, откуда тебе известно, но перед тем, как уехать в отпуск, я услышал от Князя о последнем разговоре со стариком. Князь мне намекнул, что в Городке скоро произойдет нечто любопытное, связанное с церковниками, чудо какое-то или там пророчество. Но ты-то откуда знаешь?

Антонина Петровна сплюнула.

— Вот, Соловушка, гад. Хоть бы предупредил!

Баронесса, скрестив руки на груди, покачалась на стуле.

— Ты в курсе, что он ещё с Мономахом в шахматы играл? От, старая лярва... Ну, и чего он такого сказал?

Понимая, что гроза миновала, Томас ответил примирительно:

— Повторяю слово в слово. Соловей сказал: «Скоро горожанин пойдет на свет и потеряет счастье. И будет беда великая, и все умрут».

— Ну, про «все умрут», я бы особо не заморачивалась, — отмахнулась Антонина Петровна. — Он так все свои побасенки завершает. Хотя в чем-то прав — людишки дохнут, а это каркало до сих пор живёт.

— Князь мне то же самое сказал — слово в слово!

Тихоня горько вздохнул...

27 Его Высочество

В то утро Томас проспал. Зайдя в ванную комнату, ударился коленом о край стиральной машины. Брившись, полоснул станком по шее так, что остался след, как от засоса. Вдобавок к этому всему лезвием задел ноготь. О, оказывается, это такое мерзкое ощущение — хоть пытку устраивай! Дома закончился сахар. Первым глотком растворимой черной горькой бурды обжег нёбо и язык. Это называется — день не задался...

На службу Томас обычно добирался конторским автобусом — самому ехать через весь Киев запрещалось. Вызвать охрану — в таких случаях ему полагалась гарда Князя — не захотел, решил потолкаться в метро. Рискнул? Получи драку! Три парня в вагоне без особых причин вдруг начали мутузить друг дружку. Такое и раньше происходило — стоило Томасу зайти в автобус, застрять в лифте с людьми или начать торговаться на базаре с продавцами, тут же, как по команде, рядом возникала суета, ссоры, скандалы. В его служебное время в присутствии Томаса ломались механизмы и техника, не работали телефоны, останавливались часы, не показывали телевизоры... К этому давно уже надо было привыкнуть, но почему-то именно в то утро Чертыхальски не выдержал, стал растаскивать дерущихся, при этом сделав ещё хуже. Вылезал из вагона под крики проклятий и полные ненависти взгляды людей. Из награды — сбитые костяшки на руках и распухшее пульсирующее болью ухо.

На проходной прапорщик поздоровался — один восклицательный знак — назвал Тихоню по имени отчеству, — второй восклицательный знак, — и сказал, что мол, пан Чертыхальски, вас с докладом более часа ждет Сам. Три восклицательных знака.

Томас окоченел. Зачем он нужен Князю? С чего бы это? Не виделись лет шесть... Так, а какую сказать причину опоздания? Ещё и полоска на шее и подбитое ухо... Мелькнула мысль — мол, задержался из-за ссоры в метро...

Конечно же, глупость несусветная...

Секретарь, молодой флигель-адъютант, своими мерзкими напудренными щечками настроения не прибавил. Усики-ниточки, нос длинный, глаза лисьи, подбородок острый — ожившая иллюстрация рассказов Аверченко.

Томас открыл двери, за ними тут же вторые, и вошел в залитый солнцем кабинет. За спиной хлопнуло два раза. Огляделся. Всё так же, как и много лет назад, когда он был здесь, чтобы получить назначение в отдел статистики. Но если раньше на потолке висели вентиляторы, сейчас к стене прилип кондиционер. Остальное не изменилось. Паркет, чугунная люстра, та же антикварная мебель — два приставленных друг к другу стола — хозяина и для совещаний; полные папок книжные шкафы, кресла с гнутыми ножками, аквариум с большими и малыми пестрыми рыбками. На главном столе зеленая малахитовая лампа, старинные телефоны, огромный монитор в правом углу; в левом — графин с водой, подстаканники, пепельница, шкатулки с сигарами и нюхательным табаком. Это для гостей.

Хозяина не было.