Томас

Вдруг послышался шум, и через минуту открылась боковая дверь. Князь вошел в кабинет, держа перед собой горшок с цветком — на больших зеленых листья молочая блестели капли воды. Заметив гостя, Князь поставил горшок на стол и пошел к Томасу — плотный, с брюшком. Да, постарел — Тихоня заметил, что голова с прошлого раза ещё больше полысела.

Лицо спокойное. Маленькие темно-вишневые глаза, как всегда таят усмешку. Одутловатые щеки с еле видными оспинками покрылись большими веснушками. Под глазами кожа стала дряблой, мясистый нос ещё чуть вырос и изменил форму. На переносице сидели маленькие круглые очки с бифокальными линзами. Кудрявая наполовину седая борода была подстрижена по-летнему. Серая из легкой шерсти пара с маленьким тусклым значком в петлице. В верхнем кармане пиджака небрежно засунут платочек. Белая рубашка без галстука — ворот расстегнут, и в вырезе видны растущие на груди рыжие кучерявые волосы.

Сейчас Князь не был похож на учителя — скорее на управляющего крупной мануфактурой.

Чертыхальски хотел по выражению лица угадать, в каком он настроении и чего желает, но внешность и походка Князя были без зацепок, только когда протянул руку для пожатия, зажглась и тут же потухла улыбка. Томас, ответив на крепкое пожатие, невольно опустил глаза. Князь носил легкие открытые сандалии, и Тихоня увидел толстые короткие пальцы с желтыми ногтями, и припухшие стопы с выпирающими венами — они синели, словно под кожей ползали дождевые черви.

— Ну, здравствуй.

— Доброе утро, Петр Лексеич, — Тихоня отчаянно пытался оставить все свои страхи. Он запретил себе думать о хвостах на работе, до сих пор ноющем ухе и красной полоске на шее. — Рад вас снова видеть.

— А по виду не скажешь, — протянул Князь недовольно, и тут же спросил участливо: — Как живешь-то? Укатали бесята?

Что мог Томас ответить интересного о службе в качестве исполняющего обязанности начальника бюро вспомогательных материалов статистического отдела киевского главка Главстата? Можно ли передать словами ту пытку, которую ему приходилось терпеть каждое утро, когда, раздирая трясину кошмаров, он просыпался в своей тесной комнатенке с одной мыслью: «Что, вставать? И когда же это всё закончится?!». Если у вас один день похож на другой, а работа — это аквариум, в котором плавают протухшие рыбы, и вам приходится ежедневно нырять туда, вдыхать эти мерзкие миазмы, тереться о мертвую чешую, пожимая чужие плавники, целовать гниющие жабры — тут поневоле задумаешься, как бы быстрее залезть в петлю, чтобы сбежать от этой всей безнадеги. Хорошо, когда помогают великие изобретения человечества: интернет, «Цивилизация» II и «Дюна». Фильмы, новостные ленты и книжки ещё как-то держат в этом мире, не давая соскользнуть в пропасть безумия, но остальное... Что сказать тому, кто знает о тебе всё, о чем ты и сам не догадываешься? Лучше ответить так: не имел, не привлекался, осознал, больше не повторится! Уже столько лет на казарменном положении — без женщин, друзей, веселья, водки, табака, бодрящих таблеточек, любимого ремесла. Монахи взвоют от зависти.

Надо отметить: радости не запрещены, даже поощряются, но... воротит! Уже от всего воротит! На дворе — начало августа. До Нового года остались какие-то несколько месяцев. Со дня церемонии прошли бесконечные, каторжные, горькие, как хинин, восемьдесят шесть лет. Восемьдесят шесть лет ожидания неизбежного. Ни разу при свидетелях, даже в одиночестве, Чертыхальски не жаловался на свою судьбу. Нет, бывало, когда в лаве обушком махал две смены подряд, после разгрузки вагонов, рытья окопов или по окончании дневного перехода по тайге он говорил: «Как же я заморился», — но это была другая усталость, а вот сейчас перед Князем под его внимательным понимающим взглядом у Томаса вырвалось:

— Я пустой внутри — все сгорело, выгорело. И я так устал ждать...

Чертыхальски полегчало. Он словно долго нёс камень и, наконец, бросил его с вершины высокого холма.

Князь участливо обнял Томаса за плечо и повел вглубь кабинета. Усадив на кожаный диван, пошел к столу, налил из графина стакан воды. Вернувшись, подал Томасу.

— Не мудрено. Я бы, окажись на твоем месте, тоже устал. Но я при своих, а ты при своих. Твое дело уставать, а моё — следить, оберегать и помогать по мере сил. До церемонии ещё есть время подготовить себя, настроиться, так сказать, морально. Скажи, где бы хотел отдохнуть?

— Но...

— Пруссаков больше не интересует твоя персона. Они, насколько я знаю, получили приглашение на участие в гадании ещё два года назад и не должны выражать недовольства. Кто старое помянет... Поэтому я спрашиваю, Томас Томашевич, куда бы вы хотели поехать отдохнуть?