Томас

— Что мне сказать по этому поводу, господа? Я хочу выпить за моего нового камрада, Кожаного Чулка. Поверьте моему богатому опыту, не каждый следопыт может найти путь к светлой радости. Салют, прозит, на здоровье! — отпил, оставив пару капель на донышке. — Кстати, хотел спросить, а почему вы свистели? Что это было?

— Ну, — Иван снова похлопал себя по карманам. — Да, точно нет... Я с недавних пор полюбил музыку. Инструментами не владею — на рояле играл, но только в преферанс... На крышке. В преферанс... Купил губную гармонь... Оказывается, на ней хорошо выходит и без специальной подготовки... А вот сегодня я её забыл дома. Вообще, у меня такое бывает. Как нахлынет! Душа поет. А тут стою, жду трамвая, и чувствую, вот оно — прилив. Ну, я и начал свистеть. Понимаю, со стороны выглядит дурацки, но это сильнее меня.

Томас вылил себе остатки коньяка и убрал бутылку — держать пустую тару рядом с полной рюмкой он считал плохой приметой.

Вдруг Тихоня сделал открытие:

— Надо же! Я чуток окосел. Забытое приятное ощущение.

— Это из-за приятной беседы, — кивнул Иван. — Хорошо сидим. Причащаемся к природе. Преломили хлеб, испили благородного нектара. Я ведь главного не сказал. Не могу больше рюмки выпить не потому, что не хочу. Просто мне для вхождения в нирвану надо всего-то сто грамм и всё. Вот такая экономия средств.

— Счастливый вы, как я погляжу, человек, Ваня. Довольствуетесь малым, на том свете побывали, бременская прописка...

— Не буду отрицать.

Томас, запустив пальцы в волосы, их взъерошил и стал похож на рок-музыканта из семидесятых.

— Вот скажите, почему так выходит? Посмотришь на весь народ — грешники такие, перо сотрется записывать эту серость. С каждым годом страшнее и страшнее. Средние века — ясли-сад по сравнению с этим кошмаром. А сейчас что? Попов и пасторов, конечно, снова развелось, да только молятся они, хе-хе, больше Онону, а не тому, кому следовало б! Люди забыли значение слова «прихожанин». Посмотрите: по стране бычьё, сволочи, ворюги. Не люди — черви! Через одного клятвопреступники, убийцы, насильники. Я уже не говорю про лень, глупость, зависть. Зависть — вот чума нашего времени. Не здесь, тут народ как-то попроще, а у себя дома, где жил последние годы, я такого насмотрелся, натерпелся... Поедом жрут-жрут друг дружку, а нажраться не могут. Столица! Вот взять бы всех скопом, и, не откладывая, к... — Томас запнулся, — ...Тоне на сверку, и дальше — в тартарары!

Вздохнул, растер ладонями лицо. Посмотрев на Ивана, хохотнул:

— Но стоит только выпить, закусить, поговорить с одним случайным человеком. Заглянешь в его музыкальную душу, и всё вдруг выходит совершенно под иным коленкором. Мерзость подноготная рассасывается, чернота растворяется, бытовуха опадает как кленовые листья в ноябре, и проступают ирония, юмор, простота и грусть человеческая. И думаешь, за что вас судить, убогих, юродивых? Вы так чисты в своем неведении... Мать честная... Святые угодники! А как же сияют ваши души, когда вы счастливы! О, какие цвета, какие переливы! Что там радуга, что там... Откуда вы, Ваня, взялись, такой, а?

— От мамы и папы.

— И что теперь прикажите делать мамин-папин? Жить ведь сейчас невозможно стало.

— C’est la vie.

— Bonne réponse Rien de significatif, et tout expliquer. Les Français ont ce dicton pour toutes les occasions, — сказалТомас. (Хороший ответ. Ничего не значащий, и объясняющий всё. У французов эта поговорка на все случаи жизни).

— «C’est juste que les Français font d’abord, et ensuite ils pensent.» S’ils ne trouvent rien, ils disent — - c’est la vie. (Просто французы сначала делают, а потом думают. Если ничего не придумают, говорят «се ля ви», — пояснил Иван.)

— А славяне? — спросил Томас.

— Это какие? Те, кто рядом с Аттилой воевал? Кто хотел Рим сковырнуть? Те говорили: «Иду на вы». Кто от монголов не обухом, так плетью отмахивался, говорил: «Чужого не имай!». А те, кто сейчас привык родину пропивать и просирать, говорят...

— Авось? — попытался угадать Томас.

— Нет. «Авось» у нас как аминь, как «утро вечера мудренее». У пропивак и просирак другой девиз. У них главное слово — «дай», не «заработаю», а «дай».

— И что, дают?

— Дают, куда же деваться? Только зря. И не по тому месту.

Томас увидел ещё одного парня на велосипеде. Повторив заказ, вздохнул.

— «Заработаю», «дай». Не люблю говорить о политике. Уж, поверьте мне на слово, там людей нет. Как мог бы сказать Николай Васильевич, там бес на бесе и бесом погоняет.

— А я не про политику — про нас с вами, — уточнил Иван. — Что для вас легче, дать самому или получить — не люблю этого слова — «халяву»?