Томас

Сейчас до двенадцати ещё два часа, а что будет твориться в полдень? Томас подумал, а не устроить ли ему перерыв? День только начался — куда спешить? Можно сходить домой, принять душ, попить чайку, посмотреть телевизор... Он, конечно, понимал, что просто ищет повод, чтобы не видеться с этой... Кто там у нас на сегодня... Стихоплетчицей. И от этого знания у него внутри, словно проснулся мерзкий гном, который стал бурчать, мол, зачем ты только взялся за этот цирк святош? Учебник по прикладной ангелологии собрался писать, что ли? Она же страшная, — шипел носатый карлик, — ты же знаешь, что все бабы-токари с прибабахом. Это насколько надо себя не любить, чтобы свою жизнь посвятить железякам? Они ненавидят своё ремесло так, что и золотари позавидуют тому запредельному градусу злобы и люти, клокочущей в их усохших душонках. Когда токари утром просыпаясь продирают глаза, их тут же начинает корежить от того, что придется тащиться на работу. В глазах этих бедняг по утрам отражается вся скорбь мира, и никакой художник не в силах выразить их беспримерную тоску. Вот хорошо быть, например, библиотекарем... Хотя... Если поразмыслить... Вот сидит такая вся серая чистенькая на берегу океана мудрости человечества, держа в своей памяти пуды прочитанных книг, при этом получая за свои знания медные гроши. Не в машинном масле, и стальная стружка не залетит за лиф; не надо точить столько-то деталей в смену, а потом ругаться с мастером, но счастлива ли она, довольна ли жизнью? Скорее всего, ей ежеминутно-ежедневно-ежегодично приходится отбиваться от отравляющего жизнь вопроса: «Если ты такая умная, почему до сих пор не заработала миллион долларов, не защитила диссертацию илине продала крутому издательству роман-бестселлер?». Токари — это скульпторы по металлу, но их профессиональным навыкам чуждо рождение штучных произведений искусства. Призвание токаря состоит в монотонном тиражировании однотипных болтов, гаек, всевозможных болванок. Где здесь, в грязном пропахшем машинным маслом цеху, скажите на милость, место для поэзии? Может ли одетая в спецовку муза расправить перепачканные мазутом крылья между грязных станков?

Томас про себя усмехнулся: «Но эта сука как-то же написала „Ватсона“!». Это какая же должна быть у этой твари ушлая подсказчица, сумевшая нашептать для обычного человека ничего не значащие, забавные и, на первый взгляд, пустые слова, но... Томаса те скупые строки ранили больнее точных, хлестких ударов плетью. Подобное случается, когда мы стараемся забыть нечто запретное, однажды окончательно перевернувшее судьбу и большими усилиями почти стертое из памяти, но вдруг чужая нелепая фраза, увиденный образ, прилетевший издалека еле ощутимый знакомый запах вдруг срывает с нашей души печати, и совесть береговым прожектором во всех деталях реанимирует воспоминание о былом грехопадении...

Одна часть Томаса сейчас жаждала встречи с автором проклятой пьески, но старик-гном упорно продолжал тащить его за шиворот прочь, и с этим ничего нельзя было поделать. Тихоня привык доверять своей интуиции, поэтому посещение Машзавода вычеркнул из своего графика.

Если не Алену, тогда кого окучивать? Выбор не велик — раз уж начал рыть носом вокруг Кати-Катерины, так может плюнуть на все политесы и рвануть к ней напрямую? Какой был первоначальный план? Поговорить с подругой, соседями, стариками на улице, которые возле гаражей по вечерам в «козла» играют: те всё знают. Выпить пивка с местными мужиками. Томас думал, что столь нехитрый подскок даст ему всю необходимую для такого дельца фору.

Кто был в нашем Городке, знает, что если от «Березки» пройти по проспекту Ленина мимо больницы и спуститься до «кольца», — места на бульваре Димитрова, где в давние времена трамвайные пути были уложены кругом, — то, повернув от него направо, вы попадете на улицу Индустриализации. К ней, как раз и примыкает Коминтерновский тупичок. Только Томас мысленно нарисовал маршрут, тут же у него зачесался кончик носа.

А вот это — хороший знак!

Что ж выход найден — нас ждет разведка боем.