Томас

— Нет, не так... — поправил бай-батыра Соловей. — Все поймут, что правда окончательно на нашей стороне и им придется с этим считаться, терпеть, как раньше терпели островитян. Мы получим индульгенцию на любые... Любые действия и поступки. Теперь понимаешь, что для нас значит гадание? Твой выигрыш не пустит войну на нашу землю. Теперь пусть другие воюют, а мы наконец-то сможем вздохнуть свободно, как никогда ранее.

Томас услышал всё, что хотел, но осталось ещё три вопроса.

— Почему Городок?

Ответил король Лир:

— Потому что здесь скоро будет решаться судьба всех народов.

— Кто «мы»? Я пришлый, чужак. Почему я должен решать за всех вас?

В этот раз все старики пожали плечами.

— Так и мы не здешние! — сказал Соловей. — Дружище, ты чухонец, я из голяди, что в болотах и чащах на севере жила; мой племянник с Алтая, а шурин с Кавказа. И все же нам всем придется разгребать эту гору серы, что в Дикое поле ветра нанесли.

Старики смеялись, а Томас становился все мрачнее.

— И последнее. Если я правильно понял правила, выходит Тоня старше Князя?

Бай-батыр цыкнул зубом. Улыбка потускла. Ответил с заметным сожалением:

— Да, Городок всегда имел пиковую масть. Она старше Лексеича — против матери не попрешь... Ладно, хватит о делах. Давайте посидим, выпьем. У нас Томас в гостях — столько всякого повидал. Думаю, ему есть что рассказать, а нам послушать.

30 Поцелуй на века

Томас сбился со счета, сколько было выпито рюмок. В этот раз его наливка не брала — в голове зашумело и всё. Захмелевшие старики вспоминали своих общих знакомых: каких-то бояр, купцов, юродивых. Смеялись, шутили. Кто-то предложил сыграть в карты и пошла потеха — короткую выиграли Томас с бай-батыром, длинную Соловей с королем. Потом обменялись и ещё несколько раз оставили друг друга козлами... Сколько они сидели — неизвестно, но вдруг в какой-то момент лежащий на столе пучок редиски ожил! Красные клубни исчезли и вместо них появились... глаза! Они начали вертеться во все стороны, что-то или кого-то высматривая. Деды замолчали, сложили карты и, отставив кресла назад, поднялись на ноги.

Оказалось, что горец был невысокого роста. Это бай-батыру пришлось упираться руками в стол, согнувшись в поясе. Соловей доставал макушкой до горбыля — худощав, жилист. Набросив на плечи пиджак, он взял бутылку и разлил последние капли в рюмки.

— Всё, вышло наше время — стременная зовет. Пора по домам, друзяки.

Старики обнялись друг с другом, поцеловались троекратно. Каждый подошел к Томасу и похлопал его по плечу.

— Давай, не робей, — сказал король Лир на прощание. — Стержень есть — прорвешься.

— Когда колени будут дрожать, терпи до последнего, — сказал бай-батыр. — Помни, я рядом — помогу. Я сильный.

Соловей обнял Тихоню крепко-крепко.

— Вопросы как выстрелы. Запомнил? Всё, иди!

Томас поклонился дедам в пояс, развернулся и вышел. Только закрыв за собой дверь и очутившись в предбаннике, он понял, что на прощание так ничего им и не сказал, даже не поблагодарил за добрые советы. Оглянулся, но что-то ему подсказало — там уже нет никого, а комната засыпана землей.

Томас легко поднялся по утоптанным ступеням и вышел в ночь. Черный изукрашенный хрустальной пылью шатер раскинулся над степью. Луна уже скрылась за горизонтом, оставив за собой шлейф плаща, сотканного из беспроглядной тьмы. Стрекотали кузнечики, было слышно уханье и стоны ночных птиц. Ветер гладил пряные стебли ковыля и полыни, пырея и полевых, заснувших в сей поздний час цветов. Томас не увидел никаких волн. Наверное, было слишком темно.

Высокий чертополох вдруг расступился, открыв тропинку. Тихоня пошел по ней и скоро добрался до зарослей дикого шиповника. Медведем продрался через колючки и переплетение стеблей. Когда вышел на другой стороне, там его уже ждали. В землю возле родника были воткнуты шесты, на вершинах которых пылали факела. Огонь освещал путь от шиповника до входа в тоннель, где стояла его проводница — девушка Люся. Томас подошел к ней. Языки пламени плясали на девичьем изможденном лице, отражаясь в её огромных широко расставленных слезящихся глазах. Томас не смел произнести и слова — ждал. Наконец Люся сделала шаг к нему навстречу и обняла крепко, ещё сильнее, чем Соловей. Срывающимся голосом влажно, жарко зашептала на ухо:

— Всё понял, медовый, сладкий мой, ласковый? Пошла наука впрок? Терпела тебя, хитреца-обманщика, долго. Не забирала. Так сделай что просят, не дай мне пожалеть о своей милости и доброте редкой. Но за обиды твои плату возьму — поцелую тебя...

Люся пиявкой присосалась к губам Тихони.

Что там Кристина с её блудливыми глазками! Томас прожил миллионы жизней, пока длился поцелуй. Горевал, радовался, любил, страдал, растил детей, убивал и был убит неоднократно, но однажды в одной из бесчисленных своих жизней он прочитал смутно знакомые строки: «В нашем грешном мире нет ничего слаще приятных воспоминаний: они как бесконечная сосательная конфета — вкусная до одури, — но ещё, я вам скажу, слаще делиться ими», и в этот момент поцелуй разорвался, морок исчез, и разум его прояснился.