Бе тамо некая вдавица отъ благородныхъ, имеа сына единочада, и тому въ воиньстве учинену сущу. Случи же ся ему, болевшу, скончатися. Его же по закону умершихъ скутавше, несоша къ той церкви, хотяще погребению предати его. И начинающимъ еже вложити его въ гробъ и землею посыпати, мати же его, безпрестани плачющи, и биющи въ перси, и власы терзающи, съ воплемъ крепкимъ моляше пречистую Богородицу и главою биющи о гробъ сына своего, глаголющи: “Дай ми, Владычице миру, жива сына моего, и разреши вдовьство и сиротство!” И на многь часъ плачющи горко, не дасть во гробъ вложити его, яко и инемь съ нею плакати. И егда подвигоша его, еже во гробъ вложити, вдовица же поверже себе на землю, горко плачющи. И абие подвижеся умерший. И, открывше, разрешиша его, якоже иногда Лазаря.[49] Онъ же абие воста здравъ, яко николиже болевъ. Сущии же ту возопиша: “Господи, помилуй!” — и со многимъ удивлениемъ и страхомъ со вдовицею и съ сыномъ ея прославляху преславную Богородицу на многъ часъ, сотворшую таковое страшное чюдо. И отъ того времени до вторыя смерти “Мертвымъ” нарицаху его.
Вопросиша же его, аще что виде отъ тамо сущихъ. Онъ же рече, яко: “Ничесоже не помню”. И отъ сего ведомо есть, яко и видевъ тамошняа, но забывъ, занеже до нынешняго умертвиа пребысть въ жизни сей до четыредесять летъ и вся забывъ, елико въ те лета быша. Но егда воскресе, якоже и второе родися: и тамошняя, и зде сущая — вся забывъ, по таковому образу, яко и намъ многажды случается во сне видети, возбнувъше же, вся забыти. Якоже о Лазаре писано есть, яко ничесоже не поведа: или не оставленъ есть видети, или и виде, да не повелено есть ему поведати».
Есть же и ина смерть человекомъ: видимъ есть яко мертвъ, но душа его въ немъ есть, — и иже бываетъ молниею пораженымъ и громомъ. Яко Анастасие-царь пораженъ бысть громомъ,[50] его же въскоре затвориша во гробе, и потомъ оживе и нача восклицати во гробе, тако же и въ наша лета некий юноша пораженъ бысть громомъ, его же въскоре погребоша, и глаголаху о немъ, яко вопи во гробе. Такоже елици и виномъ горющимъ опивахуся и умираху или ото угару умираху, сии по неколицехъ днехъ оживаху неции, занеже души ихъ еще въ нихъ быти и не совершенно умираху. И елици ото удара, или отъ болезни малы, или въскоре умираху — сихъ всехъ въскоре не подобаетъ погребати, ниже на студени полагати: случаетъ бо ся некимъ убо умирати, а души ихъ еще въ нихъ быти. Некий мнихъ умеръ, и, нарядивше его, положиша въ гробници. И прииде понамарь взяти и нести его въ церковь, еже пети надъ нимъ, и обрете его погребалныя ризы свергьша съ себе и седяща. И аще бы въскоре погребенъ былъ и во гробе ожилъ бы, и паки нужною смертию умерлъ бы. Но тогда лето бе, и сего ради и оживе; аще бы зима была, и онъ мразомъ умеръ бы. Сего ради, якоже рехъ, не подобаетъ въскоре погребати, ниже на студени полагати.
Повемъ же и другое чюдо владычица нашея, преславныя Богородица, еже бысть во дни наша. Некий человекъ отъ болярьска роду, именемъ Борисъ, порекломъ Обабуровъ,[51] пострижеся во иноческый чинъ и нареченъ бысть Пафнутие. И живяше въ манастыри старца Иосифа на Волоце на Ламскомъ. Въ томъ граде манастырь есть дивический, церковь же въ немъ святыя и великиа мученици Варвары.[52] Въ томъ убо манастыри преже реченнаго старца сожительница пострижеся. Дщи же у нихъ бе мужеви съпряжена и помале бысть разслаблена и нема; ея же мати, вземши, постриже въ томъ же манастыри. И пребысть нема и разслаблена 5 летъ, не могий ни рукою двигнути.
Приближающу же ся празднику преславныя Богородица честнаго ея Успения во Иосифове манастыри, родители тоя инокини умолиста старца Иосифа, да повелитъ ея въ нощи принести и положити въ церкви Успениа святыя Богородица въ его манастыри. Онъ же преклонися молению ихъ: невходно убо бяше тамо женамъ. Пославъ же единого священника, стара суща, и повеле молебное пение сотворити. Совершаему же пению болящия ощути въ себе малу крепость въ телеси, такоже и въ гортани, и повеле въздвигнути себе со одра, отъ негоже никогдаже може двигнутися. Въздвигши же ся и двоими ведома, иде и целова икону Успениа святыя Богородица. И, отведше, поставиша ея у клироса; она же держащися за клиросъ, стоя до скончания пениа. Потомъ же отвезоша ея во свой манастырь.