Поведа намъ отець Иосифъ: «Приидоша ко мне два человека, оба мирянина, житие имуще по Бозе, оба мне дети духовныя, и оба тезоименита Божиа дара; Феодосие-живописець и ученикъ его Феодоръ,[33] во иноцехъ тезоименитъ ему, иже по имени и житие свое управиша, светилници девьствении отъ младеньства стяжаша. Пишетъ бо и сие: “Безъ Божиа дарованиа не мощно исправити, огнь бо есть девьство”. И не се точию стяжаша по буимъ девамъ, но повсегда, якоже мудрии, масло куповаху,[34] раздавающе имение свое и до скончяниа, яко да не угаснутъ светилници ихъ: огнь бо есть девьство, масло же — милостыни. Сиа рекохъ о нихъ, хотя показати, яко истинно глаголющимъ имъ и кроме лукавыя лжи, и яко отъ нихъ слышахъ таковое чюдо страшное.
Якоже первее рехъ, сии приидоша ко мне. Бе же тогда обыскъ от державныхъ государей Русскиа земля на безбожныя еретики.[35] Приведоша некоего человека, егоже и азъ знаахъ и имя свемъ, но не пишу, недостоинъ бо есть именованиа, по Господню слову. Онъ же, хотя утаитися, нача глаголати: “Яко некогда, — рече, — стояхъ въ церкви и размышляа, елико слыщахъ отъ мудрствущихъ еретическая, и глаголахъ въ себе: «Аще бы сие истинно было, еже они мудрствуютъ, како святии апостоли, еже проповедаша, за то и крови своя излияша, тако же и мученици, и колико святителей мудрыхъ и чюдотвор-цевъ быша — вси едино мудръствоваша?» Паки же наченшу ми еретическая размышляти, и се напрасно изыде огнь ото олтаря, восхоте попалити мя. Азъ же падохъ ниць, моляся, и оттоле совершенно оставихъ размышление еретическое”. Сие же рече не истинно, но хотя избыти пришедшая на нь беды, еже потомъ явлено будетъ. Они же яша ему веру и пустиша его.
По времени же и въ попы поставленъ бысть. И служивъ литургию, прииде в домъ свой, и потырь имея в руку своею.[36] Пещи тогда горящи, а подружие его стоя, брашно варяше. Он же, волиа ис потыря въ огнь пещный, отъиде. Подружие же его возре въ пещь и виде во огни отрочя мало.[37] И гласъ отъ него изыде, глаголя: “Ты меня зде огню предаде, а азъ тебе тамо вечному огню предамъ”. Абие отверзеся покровъ у избы, и жена зрить: прилетели две птицы велики и, взяша отрочя ис пещи, полетеша на небо. (Ей ся видели птицы, ано то ангели). И покровъ изьбный по обычею сталъ. Она же во страсе бывши, и не поведа никомуже. Имяше же некую знаему жену, иже часто к ней прихожаше, живущу близъ дому того мужа, иже ми сказа. И яко обычна ей сущи и верна, поведа ей, еже сотвори мужь ея попъ и како виде отроча во огни и гласъ отъ него слыша. Слышавши же, и та страхомъ одержима бе, исповеда мужу своему. Мужъ же еа знаемъ бе тому, еже мне сказа, исповеда ему, еже слыша отъ жены своеа. Онъ же намъ исповеда».
Мы же прославихомъ Бога, творящаго преславная, и отъ сего разумети есть, яко не точию православнии суще, недостойне служаще и кресщающе, но и елици и ересь тайно имуще въ себе и страха людскаго ради творяще по преданию соборныя церкви, и мы, отъ нихъ кресщаеми, и исповедь къ нимъ творяще, и божественыя тайны отъ рукъ ихъ приемлюще, не поврежаемся ничимже, Богъ бо совершаетъ своя таинъства Святымъ Духомъ и служением ангильскимъ. Якоже мнози отъ святыхъ свидетельствоваша, разве точию явлении еретици и не по преданию церковному творяще — отъ сихъ удалятися и дружбы не творити съ ними, но бегати отъ нихъ, яко отъ враговъ истинне. Богу нашему слава!
Поведа намъ отець Васиянъ,[38] братъ отца Иосифа, бывый потомъ архиепископъ Ростову. «Стоящу ми, — рече, — на Москве въ соборной церкви преславныя Владычица нашея Богородица честнаго еа Успениа,[39] видехъ некоего человека-поселянина, молящася прилежно великому мученику Христову Никите[40] и пытающу, где есть написанъ образъ его. Азъ же, искусенъ сый въ таковыхъ, видехъ веру человека и необычное моление его, приступивъ, въпросихъ его вину таковаго молениа. Онъ же рече: “Господине отче, азъ много время болезнию одержимъ и всегда молящуся и призывающу ми великаго мученика Никиту. И лежащу ми на одре, окно же открыто бе надъ главою моею, и вси сущии со мною въ храмине крепко спяху, — единъ же азъ болезни ради не могий спати. Много же нудимъ быхъ отъ своихъ, еже призвати чародеа въ домъ свой. Азъ же никакоже восхотехъ, но всегда моляхся великому мученику Никите. Въ нощи жъ той слышахъ, яко врата дому моего отверзошася. Въздвигъ же очи, видехъ: и се мужъ светелъ, язде на коне, приближися ко окну, иже открыто надъ главою моею, и рече ми: «Въстани и изыди ко мне!» Азъ же рехъ: «Не могу, господи». Онъ же паки глагола ми: «Востани!» Азъ же двигся, и обретохъ себе здрава, и изыдохъ исъ храмины, никомуже слышавшу, и поклонихся ему до земля.