Том 6. Лимонарь

«Ты не знаешь, где и на чем остановиться, говорит кто-то, каждый твой день забит, ты никогда не успеваешь, откладывая на завтра. Тебе надо проснуться. Ты хочешь знать тайну?»

Он не отвечает, насторожился.

«Ступай на реку, иди по берегу, будет омут, бросайся вниз головой».

«Страшно!» подумал он, но не мог сопротивляться, как будто говорилось не посторонним, а в нем. И он пошел и кинулся в омут. И очнулся под водой.

Он шел по хрустальному дну, как по улице. Под ногами, тонко струясь, играла вода. Навстречу ему Мелюзина.

«Это мой дом», говорит она.

И от радости он пробудился.

. . . . . . .

И слышит: кто-то за стеной, их двое. Один говорит:

«иди ты вперед». А другой отвечает: «нет, не пойду!» И входят в комнату. Раймонд зажмурился. Он чувствует, вошла Мелюзина. И тот, кто с ней, спрашивает: «где он лежит?» Раймонд открыл глаза и ужаснулся: спутник Мелюзины он сам, в его руке нож, и приближается.

«Если ты спишь, ты меня услышишь, а проснешься, увидишь».

И он видит: звезда — рубиновая росплавь — змеей лучится из окна.

9

В пятницу с вечера начиналось.

Ее не узнать было, беспокойно бродит она по комнате, а нет такого уголка, где бы ей укрыться. Неизбежно.

В субботних превращениях было для нее что-то унизительное. Неся проклятие, она не может не превращаться, и это угнетало. А страх, заволоченный годами уверенности, никогда не покидает ее.

Она верила, что только любовь, готовая на всякую жертву и клятву, снимет с нее материнское проклятие. Но она понимала, что и самая беззаветная любовь человека хрупка и неожиданно может наступить разрыв.

Он ее любит и по любви своей верит, и по вере не нарушит клятву. А вдруг разлюбит и пропадет вера, и с верой клятва — и она пропала! А если и не разлюбит, какая человеческая любовь устоит перед тайной? Тайна задушит веру, а с мертвой верой отпадет и клятва.

Узнай он тайну — ее проклятие превращений, какой ужас охватит его и его любовь выдержит ли? — и она пропала. А если и не отпугнется — любовь безглаза! — все равно, клятва нарушена. Ведь только ненарушимая клятва снимет с нее проклятие, и неважно, превращается ли она.

«Если бы превратиться в человека, жить в земле и умереть в свой час! Умереть — отдохнуть в земле. Человек не может понять, что значит жить на земле без срока, всю тяготу без конца, нашу долю. И может ли человек — с началом и концом — выдержать безначальную клятву?»

И на нее нападает страх.

Скрываться перед любимым и тайной испытывать любовь, возможно ли выдержать?

«И тебе и мне?» говорила она, прислушиваясь к себе — к своей человеческой и нечеловеческой душе.

«Или во имя освобождения сердце человеческое бесстрашно?»

С тоской она прощалась с Раймондом, покидая его до воскресенья.

* * *

Мудрая Мелюзина, ты освободила человека и он тебе поверил. Ты взяла его тайну, а свою ему не открыла.

Его клятвой живет твоя мечта о свободе.

Мудрая Мелюзина, как могла ты поверить в ненарушимое человеческой клятвы? А твое проклятие в неосуществимой мечте. Наступил конец — мечтать тебе не о чем — твое проклятие неизбывно.

10

В субботу с утра гости: Бертрам, Жан Дарас и с ними приезжие иностранцы — Туринг фон Рингельтинген из Аугсбурга, Мартын Сенник из Кракова и Иван Руданский с Москвы.

О Лузиане чего только ни говорилось — сказочный город. А о чарах и волшебстве Мелюзины распространялись чудеса. Последнее из чудес: Ниоркские башни — рассказывают очевидцы, как Мелюзина набрала себе в фартук камней и ночью одна отправилась к стенам города, а наутро, видят две башни, ее волшебство. Кому же не любопытно взглянуть на фею?

Суббота заветный день. Гости обедали без хозяйки. Раймонд объяснил болезнью: Мелюзину нельзя беспокоить. Жаль, но что поделать! Особенно досадовал Руданский: путь с Москвы невеселое путешествие.

После обеда Жан Дарас, бывалый, пошел показывать иностранцам диковинки Лузианы, а Бертрам остался с Раймондом.

Эмери — воспоминания детства — несчастный случай на охоте — оленья шкура и чудеса.

«А что такое с Мелюзиной?»

— Нет, — сказал Раймонд, она принимает и не таких еще чучел, недавно из Монголии пожаловал сам Кутыкта, а из Индии Обезьяний царь. Но суббота, это ее день.

«Стало быть, правда?..» Бертрам чего-то не договорил.

— Так повелось с нашей первой встречи. Суббота ее день. И что ж тут такого? И какой смысл мне накладывать лапу? Над Источником она построила себе часовню. В субботу с утра покидает дом, и весь день одна.

«Одна ли? Ты уверен?»

— Очень набожная. Я никогда не нарушаю ее одиночества. А в воскресенье опять мы вместе.

«Ты на меня не сердись, сказал Бертрам, я давно хотел поговорить с тобой.»

— О разделе?

«О вашей жизни. Стоит только послушать разговоры... ты скажешь не стоит обращать внимания. Но ведь откуда-то идет молва.»

— Зависть.

«Ты прав: там, где талант, жди у незавидных зависть. И это только подымает тебя. Ты обращал внимание на своих детей?»

— Как же, я их очень люблю.

«Впрочем, со стороны виднее».

— Что ты хочешь сказать?

«Говорю прямо: они не твои».

— Что?