Том 6. Лимонарь

Откуда вы печальные — тени моего счастья? Что было, то прошло, я читаю по вашим глазам. Какой горький конец моей любви! И я говорю не голосом, не сердцем, а изнывом моей души: зачем же дается человеку отравленное счастье: люблю?

Ты веришь, потому что любишь и не можешь не любить. Без любви во что же и кому верить? Без радости и без надежды одно отчаяние покроет твои глаза.

Ты любишь — кто любит, тот верит. И нет веры без любви. Какая жгучая и горькая моя любовь без веры — твой конец.

7

Сколько игралось свадеб на Руси, чего только ни порасскажут семейные хроники, сговорные грамоты, росписи и чин, а о звериной свадьбе читаю у волшебницы Кодрянской в ее сказках, но такой диковинной, как в Пуату еще не бывало: Раймонд женится на фее Мелюзине.

Крещенские рассказы о Источнике — утолимая жажда, о Куломбийском лесе, где ни живой души, а бродят дикие звери да тешится нечисть, кому забыть с первой молитвой и до отходной, знает в Пуату всякий.

Есть на земле чистые места — Святая Земля, Мекка и Медина, и нечистые: заколдованное близ Диканьки и в Куломбийском лесу Источник — утолимая жажда. А на свадебных приглашениях указано было для сбора именно это нечистое место: Источник.

Смельчаки, охотники до развлечений, притворились больными. На дверях повешено предохранительное объявление: «не стучите и не звоните, оба лежим без задних!» — потом пожалеют. Зато хвастуны и кичва, победив трусливый соблазн, прибыли с семьями точно в назначенный час и прямо в церковь.

Среди присутствующих мы заметили небезызвестные имена, близкие и дальние соседи:

Брёх, Курбат, Малявка, Враль, Цапка, Копыл, Мыкун, Мамза, Ушак, Ворыга, Кропот, Неклюд, Курюход, Коверя, Шаровка, Хухра, Харя, Рохля, Чулок, Клокуша, Глазун, Чупа, Молчан, Ревяка, Лазута, Тюря, Гневаш, Тутыка, Попко, Торх, Руккуля, Кухмыр, Докуня, Карзина, Ликур, Кувака, Таралыка, Дыляй.

Носы до переносья на Мелюзину.

Мелюзина — красная яблонь, в ее синей дрёме робкое счастье.

Раймонд — что в нем осталось от яблоневого сада? разряжен — приплюснутый грецкий орех со вздернутым носом. Когда это счастье бывало умным? — но его улыбка была прямо дурацкой: он принимал изъявления бескорыстной человеческой подлости почтенных, в оправе, льстивых прозвищ, людоедов.

Из оголошенной пряными хорами церкви, после венца обезьяньим гуськом перешли гости по циррозовым коврам во дворец.

Голова кружилась, трудно вообразить себе такое богатство — оно лезло из щелей, из-под пола, валилось с потолка, висло из стен и торчало из окон — свое и привозное.

Залы сверкали от драгоценностей.

И вот чего никто не мог вспомнить, какая в тот день была погода и освещение — наверно сказать, что никаких свечей и электрических лампочек, а что-то вроде электричества со вспышкой, я скажу, демонские светящиеся перемиги; а дышалось лесом, пускай по святцам в ту пору ходил Кузьма- Демьян с гвоздем, ковал реки.

Сытые ели по-волчьи. Все было так хитро и замысловато: не то вилкой тычь, не то развлекайся пальцем. Вина душистые кипрские, известно, на Кипре и пустая ягода ананас, завезли крестоносцы. Медовой волной лилось вино.

Музыка гремела, как лакированный тарантас по каменным московским мостовым — грохот, присвист и жиг. А хоры песельников подымались и падали в раскат по-цареградски, с воздыханием херувимской.

И когда взвились танцующие гирлянды, трудно сказать, балетные ли это танцоры или змеи — змеи вылуплялись из цветного воздуха и вышелушивались из воздушных цветов — о таких легких взвивах не мечталось и Вестрису.

Очарованные гости не хотели расходиться. Едва уломали. А которых и силком пришлось выпроваживать, по-родственному, и ни один из загулявших не вернется домой, не унеся веселую голову и подарок на память.

С подарками не все прошло гладко, но винить хозяев тоже не порядок, а вернее чудесный случай или перепутная хмелина.

Руккуле досталась брошка — камни играют, зажмуришь глаза, а дома, как раскрыли футляр и оказалось, никакой брошки и никаких бриллиантов, а рисовая папиросная бумага и на бумаге сидит лягушка — понадавили пальцем, мягкая, а заквакала не по-нашему.

Цапке полный сундук навалили добра, а на поверку — гоголевский дедов зарочный клад: сор, дрязг, стыдно сказать, что такое, мой руки.

Но это еще будет наутро, на трезвую Руккулу и Цапку, а сию минуту дурьсон, окладистый мешок пустых надей и горьких чар.

И когда чары развеялись и огни разбежались всяк в свой темный куток, и Раймонд и Мелюзина остались одни — кто же это не знает, какое счастье, любя, остаться наедине!

Счастливая, словами она ничего не сказала, она только посмотрела с мольбой, а в ответ ей — огонь его глаз.

—————

С этой ночи совершаются чудеса. И все «разыгрывается, как по нотам», как сказал бы чувствительный философ.

На рассвете Раймонд заглянул в окно — в этот первый свой весенний день — и видит: там, где вчера грозил дикий лес, смотрит в глаза чудесный город.

И разве это не чудо: город вырос за одну ночь!