«Этой ночью будет: раб убьет своего господина, убийца не будет наказан, а получит от потомка убитого награду и честь».
Так по звездам и исполнится. Знают двое — Раймонд и Мелюзина, а для других глаз тайна. И что они видят эти глаза? Смерть Эмери от рогатины Раймонда свалили на вепря: клыком прободал в сердце.
Торжественное отпевание Эмери, по-королевски, а на площади перед Нотр — Дам всенародно жгли на костре виноватого вепря.
Душа человека подымалась на небеса под горестный орган в облаке ладана, легкая от боли постигала свою судьбу, мирясь со злою долей, но зачаден своей горелой шерстью загнанный вепрь выдирался из пламенной щели, хрюча свое: «за что это мне, Господи?» и обалдевал под жгучим тычком: «так тебе и надо».
Раймонд не спрашивал за что, ни как случилось? Потеря, нечем заменить, опустошена его душа, как бы руку ему отсекли и говорят, ступай! — и он идет. Только любовь так безутешна и покорна.
После похорон Бертрам граф Пуату решил из всех подданных отца первым наградить брата за его любовь и верность. Что есть на земле самое ценное, как ни земля, так пусть берет себе сколько вздумает — несметному графству урону не будет.
«Моя мера земли, сказал Раймонд, оленья шкура».
Бертрам не поверил — такая наивная скромность. Раймонд повторил — голос Мелюзины властно прозвучал из его потерянного: «разве за любовь и верность ждут себе награду?»
Не раздумывая, Бертрам согласился и запечатал своей печатью дарственную на землю: «Мера — оленья шкура».
Приближенные Бертрама смеялись: «дурак!». А вышло не до смеху, когда межевой мастер Василий Торский, ученый алжирец, по-карфагенски разрезав на тонкие полосы оленью шкуру, отмерил Раймонду оленью долю. И по разъезжей оказалось, Раймонд куда богаче Бертрама.
Бертрам не подосадовал на свою оплошность: мудрость Раймонда его покорила — с дураком и в мир ходи с оглядкой, а с разумным соседом и в заковырке найдется лад.
Что человеку надо на земле среди зверей с долей крота и дикого вепря? Что его подымет повелевать над людьми и зверем? — Земля. Не слава — крылатая в глазах других, не талант — как часто одаренность слывет за ни к чему. Только земля: она и умудрит, она и оталантит. Мудрая фея — талант Раймонда.
На земле за верной стеной — обвита черным плющом надежды. Какими огнями я могу осветить и эти глаза на меня и эти руки ко мне. Добро и радость однозвучны. Иначе как отличить человека от крота и дикого вепря?
Мудрая Мелюзина, попомни и научи. Забота не о себе заглушит боль о своем.
«Раб господина» сегодня господин явился Раймонд у Источника-утолимая жажда. Его конь по знакомой дороге перенес его из замка Пуату в заповедный Куломбийский лес.
Под баюкающий говор бежит со скалы прозрачная вода и в воде радугой окон церковь, раскрылись двери — выходит Мелюзина.
«Поздравляю, говорит она, какое богатство, сколько земли и все наше! А это мой дом!» показывает она туда — —
И он видит за церковью дворец. И следует за ней.
Он не спрашивал себя: откуда? — вчера, когда мерили землю, тут была дикая пустыня, пугало малодушных, а сейчас — он, как вепрь на костре, обалдевает.
Дворец — украшения — все прозрачно, каждый камень живет, и сколько парадных слуг — серебро, шелка и бархат.
«Я покажу тебе церковь!» говорит Мелюзина и звезда — глубокий рубин, вспыхнув, светя с ее лба, стелет красным воздушным ковром путь.
Перед образами задумчиво горят лампады, а под ними теплются ясные свечи. Облако ладана и шуршит лесной можжевельник.
Церковь полна народу. Идет всенощная.
Два хора и тенор канонарх — перелетные подхваты голосов.
С каким усердием молилась она: вымоленное закрепляла истовым крестом и глубоким поясным поклоном или в смутной тревоге умоляет продлить милость и не оставить, укрепив, и не покинуть.
На литии после благословения хлебов, вина и елея — священник благословил их — Мелюзину и Раймонда. И они обручились — жених и невеста.
Паникадилы озарили церковь.
«Пусть изобилие, огонь веселья, радость жизни да осветят землю!»
Если бы с воли донесло кричит филин, дикий крик отрезвил бы Раймонда, но была зима. И глаза не различают, нет и мысли, что у попа под епитрахилью гуляет воздух, а ноги куриные, и у молящихся только шейные позвонки — для виду. Но и зачарованный, он не может не спросить себя, откуда столько народу?
«Все, что ты видишь, было всегда, говорит Мелюзина, отвечая на его тайные мысли, страх сильнее чар, страх отводит глаза... Но тебе нечего бояться: земля и вместе со мной, все в твоей власти».
Она поднялась по ступеням к царским вратам и с амвона громогласно объявила, что не она теперь, а Раймонд господин над всеми.
Из толпы выступили и потянулись к Раймонду — шли с поклоном и присягали служить ему верой и правдой.
«И не такое еще увидишь, сказала Мелюзина, когда буду я твоей женой, а ты мой муж».
Набежавшая волна любви — мгновенье без начала и конца — кто может и чем удержать мое счастье: люблю?