Том 6. Лимонарь

Построить «обыденный» город, как это возможно без волшебства, но очереди перед банками — вкладчики запачканные известью, прямо с работы и все синдикальные, на чудеса не падки, ясно говорили, что Мелюзину не испугали никакие издержки.

Город назван был по Мелюзине Лузиана: Мелюзина значит мать Лузианы.

И громкое имя Раймонд — граф Лузиньян затмило знатные имена на дальний конец до Екоса, владенья короля Элинаса, отца Мелюзины.

* * *

Ах, попалась птичка, стой!

Не уйдешь из сети,

Не расстанемся с тобой

Ни за что на свете!

(Слышу детскую песню, но детских голосов не различаю — жуткая беспечность держит мою душу).

8

Несметные богатства Лузианы, откуда? — он не спрашивал. Но разве люди проходят мимо? Да, погибаешь, невниманием подтолкнут, а поднялся, тут тебя чужой глаз ошарит: как и почему?

И мертвая сила — зависть окружила Лузиану.

«Счастливая жизнь» — как потом говорят, когда жизнь прошла. «Полнота любви» — а про это возможно и в настоящем.

Вот Раймонд и Мелюзина неразделимы, и жизнь их на зависть.

И мертвая сила — зависть вошла в Лузиану.

Мужество, кротость и набожность Мелюзины. Дети.

У феи родятся прекрасные дочери — феи. Сыновья — явление необычное. Оттого ли, что у Мелюзины не колдовство, не чары, этого в ней с избытком, а одна-единственная мысль заполняла ее душу — верой человека очеловечиться, за пять лет она родила десять сыновей: Ги, Одон, Уриан, Антуан, Реньо, Жоффруа, Фруамон, Оррибль, Тьери, Раймонд. Одного она отравила в колыбели: это был комок колючих волос со злыми глазами и клыки явственно прорезались в его молочном рту, она боялась, Оррибль убьет своих братьев. Рождение детей ознаменовывалось постройкой городов вокруг Лузианы: Мелль, Вован, Сен-Мексан, Партеней, Ля Рошель, Понс.

Сколько у Раймонда забот. Но это не бремя, тягостная нужда, черная забота, — это волшебное ожерелье, что подымает дух и силы.

Ни часа, ни минуты, занят делом, некогда было подумать.

За пять лет он был верен слову, крепко держал клятву, Мелюзина уверилась. Все, казалось, идет на человеческий лад, она чувствовала себя, как никогда, человеком.

* * *

Неподалеку от Лузианы построен был по желанию Мелюзины монастырь Меллезик: храм во имя Богородицы — Утолимая печаль.

Пять лет — век. Но есть ли на земле что-нибудь вечное, кроме надежды? Надежда Мелюзины освободиться от чар материнского проклятия сказалась в этом имени «утолимая печаль».

Меллезик — ее любимое.

И вот однажды летним безоблачным утром их счастливого дня — так потом передавать будут: примчался на взмыленном коне староста из монастырской деревни — ужасные вести:

«По неизвестной причине в ночь сгорел монастырь — и люди и скот, и хлеб, как сдунуло».

«Бог покарал за грехи!» — в утешение объяснил простой человек.

Зависть — поджог! крикнул Раймонд.

«Зависть гасят огнем!» искрой кольнуло его и гнев охватил огнем.

Цепок гнев: завистников — кто поджег монастырь, и как отомстить — пойдет глубже до самых корней сердца, где расплавленная чуется тайна.

Он вдруг в первый раз спросил себя о Мелюзине:

— Так что же такое суббота — что она делает в субботу и чего скрывает?»

И не гнев, Раймонд присмирел вдруг, а ужас: «недоговоренное, замалчивание — чего?» — ужас сжал его верное сердце.

Хорошо, что случилось не в субботу.

* * *

Стоит лишь коснуться несомненного и освобожденные мысли — им больше нет запрета! — бросятся на живое неприступное передумывать, чтобы подать свое решающее слово.

Мудрая Мелюзина, ты заботой отвлекла Раймонда от мысли — мысль беспокойная сила, она изведет, она растравит нежность любви. Любовь, угасая, заполняется мыслью.

Когда про свою любовь скажет себе человек: «грех», это значит, в его сердце нет больше любви: любовь бездумна, как и несомненное вне мысли. Раймонд коснулся тайны — и потайные двери мысли раскрылись.

* * *

В день освящения нового Меллезика «Утолимая печаль», когда после церковных торжеств, они дома остались одни, мир сошел в душу — как цветы и уверена была их любовь: поднявшись до вершин, солнцем покрывала, светя.

«Вот как мы любим друг друга, сказала Мелюзина, как прозрачен наш путь — ты и я!»

И он готовый повторить ее слова, вдруг замолчал: тайна погасила его ответное «да».

Если бы дано ему было, он ответил бы слезами — покорно.

На ночь она взяла серебряный песок от Источника — утолимая жажда и ворожа, присыпала ему к сердцу.

Успокоенный, он заснул, но поддонная его душа клокотала.

* * *

Глубоко под землей видит он себя. Кругом стена земля. Выхода нет и нет птицы — мечты, которая подымет из ямы и вынесет его на свет.

«Мне ее как позабыть!» говорит он глухой стене.

Глухо отвечает ему стена:

— Она тебя полюбила, потому что ты ей нужен, твоя клятва зажгла в ней страсть.

Черным прошло по его глазам. И он ослеп. И слышит: из розовой зари выплескивалась песня — ее голос. Беду она предвещала, остерегая, или вспомнила о нем — о их нераздельной любви, чего не вернуть.

И голос поднял его из ямы.

. . . . . . .