Том 5

И не в силах вспомнить его знаменитое имя, я крикнул ему, что бегу за вещами в другой конец города, поэтому опаздываю на поезд (он ничего не ответил), и стал просить свой билет, умолять хотя бы сообщить номер вагона и место (ответа тоже не последовало), и, изумленный чудовищной его немотой, я опять бросился бежать по улице, по осенней грязи.

Не ведаю, где я укладывал чемодан — номер ли был это гостиницы, комната ли в частной квартире, помню лишь, как среди множества кучек скомканных на столе, на полу бумажек собирал разбросанные вещи, лихорадочно затискивал их в до отказа набитый чемодан. Он был переполнен, а я все время что-то забывал и отыскивал забытые мелочи в рассыпанных по комнате бумажных комках, в который раз открывая безобразно раздутый чемодан, одновременно с пьяным ужасом думая, что опоздал окончательно — остались секунды до отхода поезда. Но тупая сила заставляла меня суматошно искать, с хаотичным упрямством шарить в кучах бумажек, и вновь распаковывать чемодан, и вновь закрывать его, и вновь открывать.

Что я забывал? Какие вещи? В сознание врезалось одно.

Когда с чемоданом, неподъемно-чугунным и вроде бы невесомым, добежал я, вконец истерзанный, потный, запыхавшийся, до вокзала, перрон был совершенно пуст. Вокруг ни живой души. А поезд отходил, и все двери вагонов были намертво заперты. Тогда в растерянности я увидел единственного человека, который вдруг появился в красной фуражке и, раскрылив черные полы плаща, спрыгнул с платформы на освобожденные рельсы, где только что двигался поезд. Человек в плаще перешагнул через стрелку, потом обернулся и совсем уж равнодушно помахал свернутым флажком то ли мне, то ли кому-то невидимому за моей спиной, подтверждая конец отправки.

И здесь на вымершем перроне, пораженный безмолвием вокзала, я отчетливо вспомнил фамилию и профессию этого известного человека, с которым мы когда-то вместе ездили за границу. Так неужели именно он недавно стоял в подворотне спиной ко мне, неужели у него были мои билеты и он был назначен распоряжаться отъездом, а теперь, ступив на пустой путь, подавал знак оттуда, посланец времени?

Этого человека я знал в живых. Он умер лет десять назад.

И утром, спрашивая себя, почему он явился мне во сне, стараясь по порядку воспроизвести собственные замедленные действия в той необъяснимой нелепости спешки, я весь покрылся холодным потом от внезапной мысли, пронзившей меня.

Возможно, мой срок еще не настал и номер вагона, номер места еще неизвестен на конечной станции?..

Старый город

Не могу вспомнить, почему мы стояли ночью на крыльце нашего старого дома и смотрели в пустой двор, лунный, зимний, по которому вроде бы должен был кто-то пройти, не то странный чужеземный человек, не то его тень, и исчезнуть в темном проеме заднего двора.

Кого мы ждали? Что ему нужно было в нашем дворе?

Я смутно видел лицо жены, ее худенькую фигурку, дрожащую от холода и страха, ее руки, умоляюще прижатые к груди, она как будто знала, кто должен был пройти через двор, кто должен быть этот зловещий незнакомец.

Потом я услышал ее испуганный голос: «Дверь! Ты закрыл дверь! Ты захлопнул ее! Мы пропали! Мы не войдем в дом!»

Нет, я не закрывал никакой двери, однако стук защелкнутого за спиной замка явственно донесся до меня.

И я робко оглянулся. Позади квадратом чернела массивная дверь нашего дома, захлопнутая непонятной силой, и мы были отрезаны от своей квартиры, от всего прежнего, от всей прошлой жизни. «Надо быстрей, немедленно взломать дверь! — соображал я. — Взломать сию минуту!» Но жена догадалась о моем намерении и крикнула в суеверном страхе: «Не ломай! Отожми ее как-нибудь, только не ломай!»

Почему она так боялась, что я взломаю дверь?

Совершенно необъяснимо, откуда взялась у меня сила, я боком отжал прогнувшуюся дверь, увидел за нею темную щель и канул в пространство.

С подушкой под мышкой, с полусвернутым одеялом, закинутым на плечо, в одном нижнем белье я шел по большой площади, заваленной сугробами, космато дымящейся светло-розовым снегом, который разбрасывали лопатами дворника из прорытых в сугробах траншей. Впереди возвышался невиданной красоты голубой храм, густо забеленный по выступам камня метелью. Мимо него, обдавая синей пылью, проезжали извозчики в сплошь завьюженных санях, а вокруг площади на возвышенности вырисовывались в огне утренней зари очертания низких белых дворцов, дальних церквей, пышно стоявших в инее деревьев. Везде было радостно, уютно, патриархально, и я чувствовал, что могу быть счастливым в этом старом русском городе, если бы не неудобство подушки, одеяла, которые я тащил зачем-то с собой, стыдясь нижнего белья, босых ног, оставляющих следы на теплом снегу…