Том 5

— Вы понимаете, в чем дело? — спросил Кедрин. — Мы приблизительно на трети дороги от партии. Катер в ремонте. Не понимаю, на что надеялся Свиридов? На бога? На черта?..

— Пока об этом говорить не будем, — сказала Аня. — Мы обождем. Вам нужно окрепнуть.

— Вы думаете, у меня… серьезная болезнь? — Он прищурился. — Вы мне сразу скажите — долго с ней возиться? Почему вы сказали об энцефалите?

— Нет, — твердо ответила она. — Мне кажется, теперь вы поправитесь скоро. У вас была тяжелейшая простуда, к энцефалиту это не имеет никакого отношения.

— Не хотелось бы иметь с ним дело…

Кедрин посмотрел на какие-то лекарства и ампулы, разложенные на газете, на новенький шприц в металлической коробочке, смущенно посмотрел на Анино осунувшееся лицо, на темные круги под огромными глазами и, встретясь с ней взглядом, вполголоса проговорил:

— Мне кажется… вы устали со мной?

7

На исходе следующего дня Кедрин попробовал встать, но его покачивало из стороны в сторону и при малейшем движении бросало в горячий пот, позывало на тошноту. Сильное его тело, высушенное жаром, не слушалось, не подчинялось ему, колени подгибались, и лишь с помощью Ани он доковылял до окна, сел, переводя дыхание; она, придерживая его, сказала:

— Вам все-таки полежать надо.

Он шепотом ответил:

— Клин клином… как говорят… Будем учиться ходить.

Трудно дыша, он с любопытством выздоравливающего поглядывал на забрызганное дождем окошко и прижмуривался, как от ослепительного света; его глаза после болезни казались неузнаваемо глубокими, беспричинная улыбка то и дело возникала в них вместе с мальчишеским удивлением.

А по оконцу косо ползли капли, снаружи на ветвях дрожали, мотались глянцевито-влажные листья под дождем, и все время шуршало над головой, стучало по брезенту палатки. Листья, сорванные ветром, летели мимо, один широкий, плоский, на секунду прилип, прижался к оконцу и медленно соскользнул тенью.

— Видели? — изумленно сказал Кедрин, — Заглянул к нам. Любопытный! Видели или нет?

И, выбив трубку о железную печь, тихонько засмеялся. Аня украдкой наблюдала за ним, и по всему тому, что он делал, говорил, даже по тону его голоса она понимала, что он выздоравливал.

— Кедрин… вы трубку не курите. Хотите, я вам сверну козью ножку? Я умею. Это вот так делается. — Она достала из кисета Кедрина старую, сложенную в книжечку газету, оторвала уголок и, наклонив голову, начала старательно сворачивать козью ножку; свернула, подула в середину, сказала: — Теперь сюда надо насыпать табак. Правда ведь? Дайте табак. А теперь курите. Я вам сейчас спичку зажгу.

Зажгла спичку неумело, держа ее за кончик, но спичка потухла, и она с возмущением проговорила:

— Я бы директору спичечной фабрики такой нагоняй дала, ужасные спички!

— Потому что к спичкам не приложена инструкция, как их зажигать, — шутливо сказал Кедрин. — А кто вас научил свертывать козью ножку?

— Мой дед.

— Завидую вашему деду.

Оба рассмеялись, и внезапно почудилось Ане, что его слова и этот смех разрушили что-то стоявшее между ними, и с чувством непонятного испуга она поднялась, следя за извивами струек, беспрерывно ползущими по оконцу.

Кедрин глухо сказал:

— Вы похудели, Аня. Вы устали со мной?

Аня поглядела на него непонимающим взглядом и несогласно тряхнула головой, светлые волосы ее упали на щеку.

— Нет, нет, — ответила она и улыбнулась, повторила: — Нет.

— Аннушка, — вдруг задохнувшись от нежности, шепотом сказал он. — Аннушка!..

Он встал, его теплые, ищущие, казалось, ее зрачки глаза придвинулись к ней, и она видела в них свое отражение и видела его брови так близко от себя, что можно было погладить их пальцем. Она, не двигаясь, стояла, заложив руки за спину, и, обмирая от этой близости, дрожаще и доверчиво улыбалась ему, вместе с тем почему-то слышала, как в тугой тишине трещал в печке огонь, горячими отблесками касаясь ее щеки, шеи, и чувствовала, как он с осторожной нежностью взял ее руку, стал неловко гладить ее пальцы, — у него было такое лицо, будто между ним и Аней появилось нечто хрупкое, что он боялся разбить нерассчитанным движением.

— Аннушка, — повторил он. — Удивительно…

Из раскрытой дверцы гудящей печи резко выщелкнулся красный уголек, упал на ветви между Аней и Кедриным.

— Вот так мы пожар наделаем, — сказала весело Аня. — Вот тогда будет ужасно…

Она высвободила руку и двумя ветками, как щипцами, подхватила уголек, бросила его в печь, опустилась на топчан и тут же зябко передернула плечами, готовая засмеяться, сказать, что вот стала мерзлячкой, но ничего не сказала, только накинула куртку. Багровые блики огня прыгали по ветвям на полу, по ее ногам — и она несколько раз провела ладонями по коленям, не глядя на Кедрина, который после молчания заговорил глуховатым, незнакомым ей голосом, однако с нарочитым оттенком предлагаемой игры: