Том 5

— Боже мой, боже мой, кому это нужно?..

5

Она проснулась от холода, от какого-то смутного движения в палатке и неспокойно вскинулась с первой мыслью, что поднятый видениями бреда Кедрин, вскочив, пытался выйти, отдернуть полог, но тотчас услышала его частое дыхание, увидела освещенное «летучей мышью» темное, обросшее щетиной лицо, опаленное жаром, его мечущееся на топчане большое, будто раздавленное тело — и это окончательно стряхнуло с нее остатки сна.

Свет «летучей мыши» сиротливо слабел, тускло мерк в водянистом воздухе утра, проникающего сквозь оконце, печка угасала; все не переставая, плескал дождь по брезенту, и от стен палатки дуло сырым холодом.

— Слышали? Всю ночь бредит он, — прошелестел сдавленный шепот за спиной, и, оглянувшись, она неясно различила Свиридова.

Он сидел на ветвях неподвижно, сутуло и, продрогший, невыспавшийся, укутанный в плащ, похож был на нахохленную птицу, и ей со страхом представилось, что он сидел так всю ночь, ждал чего-то.

— Вы что-то хотите мне сказать? — спросила Аня намеренно спокойно.

Он качнулся вперед, белки его засветились, скользнули по лицу Ани, и он заговорил прерывающимся голосом:

— Я больше вас видел, пережил, я в отцы вам гожусь, у меня тоже дочь, Зиночка, и я с точки зрения психологии и вашей неопытности понимаю вас: молодость и самолюбие…

Слегка покачиваясь, он говорил так, как если бы обвинял Аню в самолюбивой молодости, и его шумное сопение раздражало ее.

— Вы отказываетесь… — продолжал Свиридов, — отказываетесь плыть и не отдаете себе отчет, чем все кончится. Не-ет, Анечка! Мы оба рискуем, очень рискуем человеческой жизнью! Его в больницу немедленно надо. Жутко подумать: сутки без сознания! И мы тут бессильны… — Он сумрачно повел бровями на Кедрина, договорил со страстной убедительностью: — Аня, вы молодой врач, неопытный… а это страшная болезнь мозга, с таежным энцефалитом немедленно изолируют! Вы еще, может, не в курсе, а я знаю!

Она смотрела на него с пристальным удивлением и молчала. Он с плохо скрываемым беспокойством, комкая лицо подобострастной улыбкой, заговорил внушительно:

— Анечка, есть единственное разумное решение: не ждать, добраться до геологической партии и нажать на все педали! Только умоляю вас, милая, поймите меня правильно. Я немедленно пришлю катер, и не думайте, не думайте, Анечка, что есть другой выход. Надо ехать!..

— Да, да! Уезжайте, быстрей уезжайте, — сказала брезгливо Аня и отвернулась, чтобы не видеть его лицо.

Она не видела, как он, затрещав ветками, поднялся, спешащими пальцами застегивая плащ, и, прихрамывая, пошел к выходу, выговорив тихим заискивающим голосом:

— Я плот осмотрю, Анечка. И продукты вам принесу.

Она не повернулась, ничего не ответила, злые обидные слезы душили ее.

6

Только утром на вторые сутки Кедрин очнулся и, открыв глаза, долго лежал безмолвно, весь в холодном липком поту, а когда губы его зашевелились, она разобрала слабый шепот:

— Где мы? Что со мной? — И он с трудом поднял голову, нашел осмысленным взглядом Анино лицо, спросил еле слышно: — Это вы, доктор? Где мы?

— В палатке. Лежите, пожалуйста. Все хорошо.

Тогда он послушно опустил голову, потом, как бы мучительно пытаясь вспомнить что-то, проговорил наконец нетвердо и хрипло:

— Аня, вы ходили куда-то ночью… в дождь… когда это было? — И с каким-то виноватым выражением потер грудь. — Скрутило меня. Что же это? И, знаете, в голове ни одной мысли. Блаженное успокоение…

А она, сдерживая радость, присела рядом на топчан, не отрываясь от его исхудавшего виноватого лица, неожиданно сказала, как ребенку:

— А теперь мы будем лежать и слушаться врача…

Повернув к ней голову, он как-то по-детски робко растягивал в улыбке почерневшие губы и все, задумчиво морщась, тер под тулупом одной рукой грудь.

Он неузнаваемо за эти дни изменился; обросшие щеки ввалились, на скулах выступил кирпично-желтый румянец; говорить ему было трудно, голос звучал ослабленно-глуховато, его открытая шея казалась беспомощной — и видеть это было ей до жалости странно.

— Хотите есть? — спросила она, наклоняясь к нему. — Вы только не говорите. Вы только головой кивайте.

Он слабо усмехнулся и ответил}

— Нет.

— У вас болят суставы?

Он отрицательно покачал головой и опять, точно вспоминая, вопросительно оглядел палатку, затем спросил:

— А Свиридов где?

— Уехал. В партию.

— Зачем?

— Так нужно было, наверно, — спокойно ответила Аня. — Сказал, что там… нажмет на все педали, чтобы за нами прислали.

— Что он еще сказал?

— Ничего. — Она выпрямилась. — Сказал, что у вас энцефалит. Поставил диагноз. И уехал. Обещал прислать катер.

— Ничего не понимаю. Энцефалит? Можно мне курить, доктор? Обещал прислать катер?

Он потянулся за трубкой, которая вместе с планшетом лежала в изголовье топчана возле его часов, взял ее, стал набивать дрожащими от слабости пальцами, и ей показалось, что даже пальцы у него исхудали. Она легонько высвободила трубку из его руки, мягко сказала:

— Это… потом. Хорошо?