Том 5

— А вот… представьте, по всей тайге прорежутся шоссейные дороги, вообразите современные города, кинотеатры, бассейны… А вы, например, — представьте это на секунду, — выйдете из своего дома, с ванной, паровым отоплением, сядете в машину и через двадцать минут по прямому шоссе прибудете в Таежск на совещание врачей. — Он выждал немного и с опасливой шутливостью спросил: — Вы хотели бы так жить, Аня?

— Не знаю, — неопределенно ответила она. — Я очень люблю Москву.

Тогда он рассмеялся, и была в этом смехе некая даже насмешка над самим собой, начавшим говорить не о том и уведшим разговор в сторону.

— Ладно. Если вы не возражаете, то давайте пить чай. У меня страшный аппетит появился.

— Давайте, давайте, мы сейчас подогреем, — ответила Аня тоже с преувеличенным оживлением и, взяв чайник, краснея, почувствовала, что он смотрит на нее, обернулась.

А он с грустным лицом начал набивать табаком трубку, говоря вполголоса:

— Я знал одну женщину, которая ненавидела тайгу.

— Это была ваша жена?

— Нет.

На следующий день утром он долго перебирал бумаги в планшетке, затем, хмурясь, засунув руки в карманы, остановился посреди палатки, спросил:

— Какое сегодня число? Где же все-таки Свиридов?.. Что он там? — И, сказав это, отдернул полог над входом, за которым в туманце сыпалась не переставая мелкая пыль дождя. — У вас не было такого? Иногда посмотришь на ушедший день и видишь, что прошел он впустую, вычеркнут из жизни, словно листок календаря оборвал.

— Вы говорите так, будто бездельничали, — с мягким упреком возразила Аня. — Вы же болели!

— А болезнь разве не отнимает у человека дни? — Он помолчал, договорил раздумчиво: — Да, Аня, нам пора двигаться, кажется.

— Нам просто необходимо двигаться, — сказала Аня. — Но как?

— Для этого нужно выйти из палатки. Вы разрешите мне, Аннушка? — И, задернув пологу сделал несколько шагов в узком пространстве между оконцем и печкой.

Она заметила, что в обращении с ней он стал как-то по-новому робок, стеснителен, стараясь не коснуться ее, ходил по тесной палатке опасливо, еще не совсем окрепший, без твердости в Движениях, от этого смешно не-уклюжий, и Аня, глядя на его смущенно покачивающуюся спину, на соломенные косички его отросших на затылке волос, думала, что ей почему-то приятно было видеть этого грубоватого Кедрина не таким, каким он был в первый вечер на плоту, как будто стеснялся сейчас и себя и ее после своей слабости, после вчерашнего разговора. И она повторила, боясь, что он поймет ее не так, как надо:

— Вам очень вредна сырость. Но как отсюда двигаться?

Он заговорил весело:

— Аня, я здоров как бык. И нет безвыходных положений, верно? Пойдемте-ка к реке, посмотрим, авось что-нибудь придумаем. — И, надевая плащ, чересчур предупредительно и покорно обратился к Ане: — Видите, я на разведку с вашего разрешения. И с вашего разрешения возьму топор. Ладно?

Аня прикусила губу, понимая, что он, как и она, сказал не то, что хотел сказать, и в нерешительности кивнула.

— Тогда пойдемте вместе. Буду ходить за вами хвостиком. Согласны?

Ветер упал, моросило, низкое пепельное небо неслось над верхушками тайги, чернеющей по берегам, и, придушенное этим суровым небом, все было угрюмо, мокро, неприютно; сквозь туманец поблескивали низины, затопленные водой.

На берегу Аня, пронизанная сыростью утра, подняла руки к груди, вдохнув холод напитанного влагой воздуха, не без тревоги увидела, как Кедрин спустился к краю заводи, куда ночью они притянули плот, и там стоял не двигаясь, озирая набухшую грязную воду, тускло мерцавшую среди кустов и деревьев.

С минуту постояв, он медленно пошел по берегу, раздвигая кусты, исчез среди плотно окружившего низину ельника и потом появился на противоположном скате заводи. Кедрин держал топор, устанавливая ноги возле толстого ствола ели, и круто, с размаху ударил. Топор, сверкнув, впился, брызнула белая сочная мякоть, и сейчас же резко и быстро выдернутый снова вонзился в зазвеневший ствол. Когда она подошла, его бледное, возбужденное лицо было влажно от дождя и пота, и он только выговорил разгоряченно:

— Через день, через два, но у нас будет плот…

— Вам не хватит и месяца. Этой работой вы надорвете сердце. Перестаньте…

— Аня, еще немного… Будем работать с перекурами.

8

В ранние сумерки после нескольких часов работы с перерывами они сидели возле накаленной докрасна печки, развесив на кольях намокшую одежду, и Кедрин дрожащими от усталости руками зажег спичку, поднес ее к фитилю «летучей мыши» и поднял голову, замер с прислушивающимся выражением.

— Слышите? — спросил он. — Вы что-нибудь слышите, Аня?

Неясный глухой рокот то приближался, то затихал, напоминая отдаленный вибрирующий звук самолета в затянутых тучами высотах, и Аня с сомнением и надеждой быстро повернулась к темному оконцу, задерживая дыхание.

— Это Свиридов! Неужели он? — сказал Кедрин, торопливо зажигая фонарь, и вышел из палатки, размахивая «летучей мышью» над головой.