– Темно. Тихо, Вдруг слышат вдалеке: уу-у, уу-у! Волки, Все ближе. Ребята стали будить дядю Витю: «Дядя Витя, вставай! Волки!» – «А-а?» – «Волки! Поскорей вставай!» – «Ка-кие вол-ки?» Зевнул, повернулся на другой бок и опять заснул. А волки все ближе, сучки трещат под их лапами, глаза меж кустов горят… «Дядя Витя, дядя Витя! Да проснись же! Смотри, волки совсем близко!» – «А? Не мешайте мне, пожалуйста, спать!»
Маленькая Женя встала с дивана и сказала шепотом:
– А волки-то все ближе. А дядя Витя все спит. Я уж лучше пойду.
И на цыпочках ушла.
Таня начала раз такую сказку:
– Были воры. Они ели листья. И еще они ели сливы с косточками…
При чем листья и косточки? Вор – воплощение всего злого и недозволенного. А Тане строго запрещалось жевать листья и есть сливы с косточками.
– Я не люблю спать.
– Почему?
– Очень скучно.
– Как скучно?
– Если б я сны видел.
– Это кто?
– Мама.
– Кому?
– Моя.
– А это кто?
– Муся.
– Кому?
– Муся.
– Кому-у?
– Вот дурак! Сама себе. Никому.
– Никому…
Задумался.
– Это кто, сын Акулины?
– Нет, он ей больше уж не сын.
– Почему так?
– С бородой, с усами, – какой же сын.
– Маня, тебя как по батюшке звать, – Яковлевна?
– Нет, теперь уж нет.
– Почему?
– Умер он.
Трехлетний мальчик был болен, мать положила его спать с собой. Доктор стал строго выговаривать матери, что так она портит ребенка. Мальчик внимательно слушал и вдруг враждебно спросил:
– А почему же мама каждый день спит с папой и его не испортила?
Мать гуляла с Борей. С лаем бросилась на них собака. Боря испуганно заплакал.
– Не бойся, Борик, не плачь! Она не укусит… Не бойся!
– Да, говоришь: «Не бойся!» – а сама боишься! Я ведь вижу… Ай, мамочка!
Девочка – с прогулки на Гоголевском бульваре. Отец:
– Памятник Гоголя видела?..
– Видела.
– Что там Гоголь делает?
– Сидит… (Подумала.) Дожидается.
Я спросил Марину (пяти лет).
– Марина, как ты думаешь, сколько мне лет?
Она внимательно поглядела на меня:
– Двадцать восемь, двадцать девять, может быть, тридцать… А вернее всего – восемьдесят.
Ира (пяти лет). Ей очень интересно увидеть те части тела, которые тщательно скрывают под одеждой. С бесстыдством невинности поджидает подходящего случая. Несколько семей купалось вместе, – в купальных костюмах. Галя (взрослая) вошла в кусты, чтобы снять мокрые трусики и одеться. Ира последовала за нею. И вдруг закричала купавшемуся отцу:
– Папа, иди скорей! Галя голая! Иди скорей, а то опоздаешь!
Все хохотали. Отец, смеясь, отвечал из реки:
– Сейчас бегу!
– Да скорей же! Ну вот… Опоздал! Ведь кричала я тебе! Эх, ты!
Она же:
– Как хорошо кто это придумал: летом цветут цветы, а осенью листья.
– Как Мишку вчера лупили!
– Ну что ж! А я небось не плакал.
В Коктебеле, на своей даче, крашу перила лестницы, ведущей наверх. Вокруг вьется Зинка. Все время в движении – прыгает, вертится, все ощупывает. Худенькая, голые ноги и руки – тонкие, как ниточки, круглая голова и оттопыренные уши, – совсем как дети рисуют девочек. На кончике вздернутого носа большая, смешная веснушка.
И все время одушевленно говорит:
– У нас, знаешь, где? – в Москве есть слон и звери все. Как называется? Зологи… Зологичешний сад! Ты был там? Курочки там, зайчики, хрюшки; еще там гуси. И еще там слон есть, – видишь дом этот? Еще большее.
– Ну, Зинка, врешь!
– О! Правда!.. И у него есть, – знаешь чево! Это не нос, а знаешь чево? – рука! Он отворяет свою, где он живет-то, спит? И яблоко может взять – и в рот себе. У него вот этот такой – вот так, а рот вот здесь.
Я отхаркнулся и плюнул за перила. Она замолчала, внимательно посмотрела – подошла к перилам, отхаркнулась и плюнула тоже. Потом заглянула в ведерко с краскою, озабоченно спросила:
– Не хватит краски?
– Хватит! Даже вот в этом соседнем доме можно бы все лестницы покрасить.
– Знаешь чево? Мы туда пойдем, попросим их: «У нас много краски осталось, можно у вас лестницу покрасить?»
– Вот еще! Нам самим краска понадобится! Если они даже сами придут, попросят, скажут: «Покрасьте нам лестницы!» – мы им ответим: «Нет-с, уж простите! Пойдите наймите себе маляров, красьте сами. А у нас нет времени этим заниматься. Что придумали, а?»
Зинка враждебно поглядела на дом и сказала:
– Ишь вы какие там!
На террасу соседней дачи вышел старик. Зинка не смогла сдержать негодования. Подбежала к оградке против террасы и крикнула старику:
– Делай сам! А мы тебе не станем! Ишь какой!
А мне стало очень стыдно.
Мы с нею знакомы с месяц. Сначала глядела зверьком, но потом сильно мы с нею подружились, и она от меня не отходила. Худенькая. Легонькая, как кукла. Я перекинул ее себе на плечо, потом спустил себе за спину головой вниз, держу за ноги. Она смеется быстрым, прерывистым смехом. Приседаю на корточки, говорю ей:
– Упирайся руками в землю, я тебя сейчас спущу.
Она не сообразила, как упереться, и ударилась локтем о землю. Вскочила, глаза блеснули испуганно и злобно, как у хищного зверенка, которого было приласкали и вдруг ударили. Я спокойно и уверенно сказал:
– Это ерунда! Подумаешь! Чтоб мы из-за этого стали плакать! Вот еще! Это ерунда!
Со слезами на глазах она повторила:
– Это йеренда!