– Конечно, ерунда! Они думают, мы заплачем! Из-за такого-то пустяка! Как же!
– Это йеренда!
– Ерунда, и больше ничего!
Взглянула на локоть: кожа содрана, на содранном месте, как росинки, выступили капельки крови. Опять глаза блеснули враждебно и чуждо. Я продолжал:
– Что крови-то немножко выступило? Эка! Мы этого не боимся! Подумаешь!
Она засмеялась.
– Это йеренда!
Слово было для нее новое, но оно сразу стало на свое место. Вечером, за ужином, она оглядела струп на локте и еще раз сказала сама себе:
– Это йеренда!
– Все комар мне на лицо садится. Я так разозлился. Нацелился – бац его по морде!
– Кого?
– Комара.
– Может быть, себя? Подумал.
– Ну, верно. Себя.
«Папа купил десяток яблоков. Сегодня вечером мы будем их есть в какой-нибудь комнате».
Марья Ивановна. Иван!
Лакей. Чего изволите?
Марья Ивановна. Скажите, чтобы запрягали коляску. Я поеду на дачу.
Лакей. Сударыня! Вы не можете ехать на дачу.
Марья Ивановна. Почему?
Лакей. Потому что у вас сегодня ночью родился сын.
Маленький, смешной карапуз, по прозванию Грач. На даче он нам подавал мячи на теннисе. И в мокрую и в холодную погоду – всегда босой. Одна гимназистка подарила ему свои старые башмаки. Он все ходит босой.
– Что ж ты, Грач, башмаков не надеваешь?
– Их только по праздникам носить: очень жмут.
Я снимал дачу на берегу Оки, верст за десять от Алексина. В этом же дачном поселке жил писатель Н. И. Тимковский. Однажды вечером сидели у нас Тимковские, пили чай. Вдруг маленькая Катя Тимковская говорит:
– Вчера в прошлом году мы жгли за рекой костер.
Почему – «вчера»? Не могла же она точно запомнить число. Да и было вовсе не вчера. В прошлом году они жгли костер в ночь на Ивана Купала, значит, 23 июня, – установить это оказалось нетрудным. А теперь было начало августа. Почему же вчера?
Наконец разобрались. В прошлом году, на следующий день, 24-го, Тимковские были у нас и рассказывали, как они вчера жгли костер. Кстати, оба раза было у нас за чаем дынное варенье.
– Леля, ты давно в Киеве живешь?
– Девять лет.
– А раньше где жила?
– А раньше я совсем не жила.
Хохот. Девочка удивлена и сконфужена.
Профессор писал у себя в кабинете. К жене его приехала из Сибири ее племянница с малышом сыном. Сидели в столовой и пили кофе. А мальчик пошел бродить по квартире. Вошел к профессору. Профессор изумился:
– Откуда ты, мальчик?
– А я недавно только родился.
– Мама, ты меня любишь?
– Когда ты хороший мальчик, – люблю, а когда нехороший, – не люблю.
Вздохнул.
– А я тебя всегда люблю.
Перед окном кондитерской. Маленький мальчик пристально глядит на пряник. Я спросил:
– Что, брат, хорош пряник? Давай-ка купим!
Он ответил басом:
– Денег нет.
– А мы давай вот что: поделим работу. Я пойду куплю, а ты съешь.
Он помолчал, подумал и сказал:
– Ну, ладно.
Так и сделали. И оба получили большое удовольствие.
На пляже. Отец, очень близорукий, – дочери:
– Дорочка! Видишь, вон там, на пляже, человек лежит. Пойди посмотри, кто это, – мужчина или женщина?
– Ах, папа, какие ты глупости спрашиваешь! Если бы одетый был. Он же раздетый. Как я могу узнать.
Мальчик Игорь. Всех изводил вечными надоедливыми вопросами: «почему?». Один знакомый профессор психологии посоветовал:
– Когда надоест, отвечайте ему: «Потому что перпендикуляр!» Увидите, очень быстро отвыкнет.
Вскоре:
– Игорь, не лезь на стол!
– Почему?
– Потому что нельзя на стол лазить.
– Почему нельзя на стол лазить?
– Потому что ты ногами его пачкаешь.
– Почему ногами пачкаешь?
Строго и веско:
– Потому что перпендикуляр!
Игорь замолчал. Широко раскрыл глаза.
– Пек… пер… куляр?
– П-е-р-п-е-н-д-и-к-у-л-я-р! Понял? Ступай!
Так несколько раз было.
Дня через четыре. Утром входит Игорь.
– Игорь, почему ты не здороваешься?
– Не хочется.
– Почему ж тебе не хочется?
– Потому что я сердит.
– Почему сердит? Ах боже мой! Почему же ты сердит?
– Потому что перпендикуляр!
С большим трудом удалось отучить: во всех затруднительных случаях прикрывался перпендикуляром.
Утром ко мне в комнату врывается Глеб.
– Дядя Витя, вставай! Я уж гулял, гулял, а ты все спишь!
И расталкивает меня. Спрашиваю:
– Солнышко есть?
– Нету. Только небо.
Весь кипит жизнью. Носится по комнате, упругий, как горячий уголек. Остановится то перед одной, то перед другой вещью.
– Это… это… это – щетка! А это – подушка! А это – одеяло! А это, это… Как это?
Он уже раньше спрашивал меня, а теперь себя экзаменует.
– Карандаш.
– Карандаш… А это?
– Табуретка.
Чувствуешь, какая колоссальная умственная работа совершается в этом маленьком мозгу, какое все время огромное происходит напряжение памяти; он непрерывно, усиленно учится, – жадно и так незаметно, играючи, с детски гениальною легкостью усвоения.
И весь день наблюдаешь эту напряженную работу восприятий и усвоения явлений жизни. Ни один взрослый мозг не выдержал бы такой работы и такой массы впечатлений.
Ходим с ним по садику дачи. В реденькой траве под березой – розовая сыроежка.
– Смотри-ка, это называется – гриб.
– Бып…
Новое слово сначала ложится только поверху. Потом глаза становятся пристальными, и он еще раз повторяет:
– Бып!