И как будто вдумывается в преодоленное слово. И еще раз, уже победителем, удовлетворенно:
– Бып!
Ходит по саду, садится на корточки перед каждым свинухом и каждою поганкою, внимательно вглядывается, как будто колдует, и говорит про себя:
– Бып!
Сижу с ним на скамейке в конце садика. Вдруг он медленно поднимает голову и пристально начинает вглядываться в ветки тополя над головой. Смотрит не отрываясь. Чего это он? Ничего особенного. Потом соображаю: для меня ничего особенного, а для него: вдруг неподвижные листья зашевелились сами собой, затрепетали, тревожно заговорили и зашумели.
А вечером на горизонте стоит огромное круглое ярко-красное солнце. И Глеб не может оторвать от него удивленных глаз.
Уложили спать, укутали одеяльцем. И вдруг он громко, раздельно:
– Бып!
Помолчал, подумал и еще раз повторил удовлетворенно:
– Бып!
В прекрасной книге Альбрехта Дитериха «Мать земля» (А. Dieterich. Mutter-Erde. Ein Versuch über Velksreligion) читаем:
«У многих народов, исторически совершенно не связанных между собой, земля считается матерью всех людей: из нее они происходят и в нее возвращаются, чтобы из ее материнского лона снова быть рожденными для дальнейшей жизни. Но не только это. Первобытное мышление не в состоянии представить себе возникновения чего-нибудь, прежде не существовавшего: это было бы возникновением из ничего. Все вообще события вокруг первобытного человека представляются ему только бессвязным нагромождением чудес, я бы сказал – магических актов. В частности, зачатие и рождение является для первобытного человека именно таким чудом, таким магическим актом, как бы колдовски выводящим на свет нечто такое, что дотоле было где-то в другом месте. То, что возникает вновь, является откуда-нибудь, существовало раньше в каком-нибудь другом месте. Всякое новое возникновение понимается только как перемещение, как метатеза или метаморфоза. Сообразно этому характеру мышления, жизнь, „душа“ является предсуществуюшею и вера в „переселение души“ вполне соответствует всему строю первобытных религиозных воззрений. Душа приходит из земли; возвращается в землю, чтобы оттуда снова прийти для нового рождения, – и так все опять в опять».
У наших детей можно наблюдать процесс мысли, поразительно схожий с кругом воззрений, отмечаемых Дитерихом. Как будто маленький человек в умственных исканиях своих вкратце повторяет те этапы, которые были пройдены его далекими предками, – как зародыш человеческий повторяет в своем развитии те дочеловеческие стадии, которые человек прошел миллионы дет назад (биогенетический закон Геккела).
Я жил у Леонида Андреева на Капри. Однажды сынишка его, Димка, вдруг сказал задумчиво своей бабушке Настасье Николаевне:
– Когда я был старичком…
– Димка, что ты такое выдумал? Когда ты был старичком?
– Ну, бабка! Был старичком, был!
– Когда ты был?
– Еще давно. Я умер, меня закопали, и я лежал долго, долго. Потом напитался землей, понемножку стал подниматься. Поднимался, поднимался, влез к маме в животик и потом родился.
Другой мальчик, мой племянник, говорил матери:
– Знаешь, мама, я думаю, – люди всегда одни и те же: живут, живут, потом умрут. Их закопают в землю. А потом они опять родятся.
– Какие ты, Глебочка, говоришь глупости! Подумай, как это может быть? Закопают человека большого, а родится маленький.
– Ну что ж! Все равно как горох. Вон какой большой, даже выше меня. А потом посадят в землю – и начинает расти, и опять станет большой.
Галя, двенадцати лет, и Наташа, девяти, с упоением нянчат грудного ребенка.
Наташа. Ты хотела бы, чтобы у тебя дети были?
Галя. Хоть сто!
Наташа (задумчиво). Нет, сто много. Трудно будет воспитать. А двадцать я бы хотела.
– Лиза вырастет, разведет деток. А у этих деток – опять детки будут?
– Да.
– А у этих опять?
– Ну, да.
– А до каких пор? Все опять и опять?
Говорили уже о другом. Мальчик все молчал и думал. Вдруг говорит:
– А, знаю! Потом девочки разведут одних мальчиков, и тогда конец!
Убоялся бесконечности.
Гимназистка двенадцати лет:
– Почитать, что ли, газету. Не пропала ли какая-нибудь собачка.
Чтоб девочка не узнала тайну происхождения человека из грязных уст, мать решила сама посвятить Валю в эту тайну. Вале тогда шел тринадцатый год. Мать рассказала ей о пестиках и тычинках, о мужских и женских цветках, об опылении. И решила: все остальное ясно само собою.
А Валя пришла домой и говорит:
– Приехала на трамвае. Такая давка! Ужасно боюсь: вдруг у меня произойдет опыление!
Когда в гимназии я учился, был у меня друг, очень крепкий. Вася его звали. Гимназист-одноклассник. Он влюбился в гимназистку Маню. Жила недалеко от нас. А мы жили на Домниковской улице, в номерах. Занимали плохенький номеришко, спали на одной кровати. Очень славная там была прислуга Лукерья, очень толстая и очень добрая. Нас жалела. У Васи от любви была бессонница. Вставал очень рано, ходил по номеру и пел:
Лукерья входила с горячим чайником.
– Пришла, пришла. Чего не емши орешь?